Толстой Л - Хаджи Мурат (чит А. Остужев)
Л. ТОЛСТОЙ
ХАДЖИ-МУРАТ
композиция по повести
Александр Остужев
Ржанов
Звукорежиссёр-реставратор Т. Страканова
Редактор Н. Кислова.
Художник Е. Шапова
Великий автор, великий артист — великая удача. К сожалению, так бывает не всегда. История театра знает немало случаев, когда встреча большого артиста с большой литературой оказывалась незаметным эпизодом, а то и просто провалом.
Первая и единственная встреча Александра Александровича Остужева с драматургией Льва Толстого на сцене Малого театре была поздней и странной. Можно сказать, что эта встреча не состоялась.
В 1932 году пятидесятивосьмилетний артист, многократно и триумфально утвердивший себя в амплуа трагедийно-романтического героя, был назначен на превосходно написанную, но чуждую его индивидуальности роль Симпатичного юного обормота Вово в комедии «Плоды просвещения». Впоследствии Остужев признавался, что эту роль он не любил. Неудивительно. Десять лет спустя, уже в самом конце своего творческого пути, Остужеву довелось сыграть еще одну толстовскую роль — ведущего в спектакле «Отечественная война 1812 года» по роману «Война и мир».
Бесспорно, присутствие такого ведущего придавало всему спектаклю, недолговечному и не ставшему этапным, особое, патетическое звучание. И все же видевшие Остужева впервые в этой последней в его жизни новой роли могли, вероятно, только догадываться, на что способен такой могучий талант. На этом диске представлено изумительное по силе и глубине постижение единственного в своем роде героя толстовской прозы. Это сравнительно небольшая, почти случайная работа Остужева вне театра предельностью отдачи и органического слияния с образом сродни таким его сценическим созданиям, как «ибсеновский Освальд, Карл Моор, пушкинский Барон, Отелло, Уриэль Акоста — этим вершинам творчества одного из немногих великих трагиков двадцатого столетия.
«...Я нашел в Воронеже сокровище, в которое я верю, как в крупную будущую силу, и смело первый раз беру на себя ответственность за всю его жизнь...» Так в 1895 году писал свое¬му другу в Петербург Александр Иванович Южин (Сумбатоа), виднейший артист Малого театра, драматург, театральный деятель. «Сокровищем» он назвал молодого актера — любителя Александра Пожарова, случайно оказавшегося его партнером по гастрольному спектаклю. Через три года, окончив Императорское театральное училище, Пожаров дебютировал на сцене Малого театра. Почти сразу же в его репертуаре появились первые, пока еще небольшие, шекспировские роли. В свой третий сезон «на Малой сцене», как называли тогда Малый театр. Пожаров, уже ставший Остужевым, впечатляюще, хотя и спорно, сыграл Ромео.
Разные причины и обстоятельства заставляют артиста, писателя или политического деятеля обзавестись псевдонимом. Свою театральную фамилию молодой, многообещающий актер, точнее — еще студиец, нашел в пьесе Южина «Джентльмен», шедшей тогда в Малом театре. Позднее Остужев рассказывал, что Александр Павлович Ленский, замечательный артист, режиссер и педагог, сказал ему однажды: «Будут тебя вызывать: Пожаров! Пожаров! Тут часть публики и подумает, что пожар начался». Новая фамилия было, конечно, эффектнее и внушитель¬нее, чем настоящая, хотя, по остроумному замечанию исследо¬вателя творчества Остужева Ю. А. Айхенвальда, «на своего тезку, героя сумбатовской пьесы, он был похож не более,чем язычок пламени на кусочек льда».
Рано определилось своеобразие творческого склада Остужева: предельная искренность, страстность, доходящая до само¬забвения склонность к воплощению сильных чувств, крайних проявлений человеческой натуры. Его нередко бранили за актерские преувеличение, а были это ростки артистического величия. Но одновременно с признанием подкралась беда. Остужеву не было еще тридцати лет, когда он начал терять слух. К сорока годам он уже почти не слышал партнеров и самого себя.
Несчастье сделало Остужева человеком пожизненного подвига. Он был вынужден заучивать наизусть целиком каждую пьесу, в исполнении которой участвовал. Работая над ролью, он создавал свой спектакль и осуществлял его потом на сцене, заражая партнеров, а режиссера заставлял порой отступить.
«Трагедия трагика» — такую запись в своем дневнике сделал, оглядываясь на пройденный путь, другой великий русский трагик Л. М. Леонидов. К Остужеву эти слова, казалось бы, применимы в еще большей степени. Однако сам артист, по-видимому, думал и чувствовал иначе. И. Л. Андроников, вспоминая одну из своих бесед с Остужевым в последние годы его жизни, приводит его слова: «Я прожил счастливую жизнь, дорогой!»
Документальность и легендарность, почти протокольная точ¬ность описаний и безмерного накала драматизма — все это гармонически сочетается в повести Л. Н. Толстого «Хаджи-Мурат». В 1938 году Остужев был приглашен на радио для участия в записи на тонфильм композиции по этой повести. В то время один из главных его шедевров — Отелло — уже был создан и продолжал свою жизнь на сцене, а работа над другим — Уриэлем Акостой — вскоре должна была начаться. Теперь уже не представляется возможным узнать, кому принадлежит идея этой записи, но несомненно, что предложить Остужеву «Хаджи-Мурата» мог .только человек, обладавший незаурядным режиссерским чутьем.
Роль чтеца — рассказчика была поручена артисту Малого театра Анатолию Ивановичу Ржанову. Это был добротный колоритный бытовой актёр густого, мрачноватого рисунка. Ему особенно удавались такие выигрышные роли русского репертуара, как Ляпкин-Тяпкин, Скалозуб, Бессудный из пьесы Островского «На бойком месте». Веско, гибко и прочувствованно звучит у Ржанова авторское слово в композиции по толстовской повести.
Но вот вступает Остужев — взволнованно, звонко, самородно восточно!.. Недаром его манеру говорить называли экзотической. И как же непохоже то, что мы слышим, на простое повествование! Все, что угодно, только не проза. Поэма, восточное сказание, песня ашуга, молниеносно развивающаяся драма!.. Как бы вступая в Своеобразный творческий конфликт с автором, Остужев не воспроизводит, а, скорее, преодолевает повествование. Не воссоздание эпического целого с показом персонажей исподволь, вскользь, не театр одного актера, а трагедия одного героя, все остальное — наэлектризованный, разреженный фон. Авторский текст звучит у Остужева стремительно, дробно, почти лихорадочно. Словно сам неуемный Хаджи-Мурат торопит обстоятельного рассказчика: «Все так, все правда, но скорее, скорее высказать и совершить неизбежное!»
Замечательно, что участие Остужева в композиции кончается в самый миг последнего, смертельного падения Хаджи-Мурата. Обрывается жизнь героя и прерывается фраза; заканчивает ее уже рассказчик — Ржанов.
Эта разделенная между исполнителями фраза — сильнейшая режиссерская находка во всей композиции.
Публикуемая запись увековечила редкий случай конгениальности исполнения классическому материалу. Искренность и одержимость постижения артистом сути образа порождают необыкновенную силу и стройность выражения. Великий автор, великий артист — великая удача!
И. Колобродов
ХАДЖИ-МУРАТ
композиция по повести
Александр Остужев
Ржанов
Звукорежиссёр-реставратор Т. Страканова
Редактор Н. Кислова.
Художник Е. Шапова
Великий автор, великий артист — великая удача. К сожалению, так бывает не всегда. История театра знает немало случаев, когда встреча большого артиста с большой литературой оказывалась незаметным эпизодом, а то и просто провалом.
Первая и единственная встреча Александра Александровича Остужева с драматургией Льва Толстого на сцене Малого театре была поздней и странной. Можно сказать, что эта встреча не состоялась.
В 1932 году пятидесятивосьмилетний артист, многократно и триумфально утвердивший себя в амплуа трагедийно-романтического героя, был назначен на превосходно написанную, но чуждую его индивидуальности роль Симпатичного юного обормота Вово в комедии «Плоды просвещения». Впоследствии Остужев признавался, что эту роль он не любил. Неудивительно. Десять лет спустя, уже в самом конце своего творческого пути, Остужеву довелось сыграть еще одну толстовскую роль — ведущего в спектакле «Отечественная война 1812 года» по роману «Война и мир».
Бесспорно, присутствие такого ведущего придавало всему спектаклю, недолговечному и не ставшему этапным, особое, патетическое звучание. И все же видевшие Остужева впервые в этой последней в его жизни новой роли могли, вероятно, только догадываться, на что способен такой могучий талант. На этом диске представлено изумительное по силе и глубине постижение единственного в своем роде героя толстовской прозы. Это сравнительно небольшая, почти случайная работа Остужева вне театра предельностью отдачи и органического слияния с образом сродни таким его сценическим созданиям, как «ибсеновский Освальд, Карл Моор, пушкинский Барон, Отелло, Уриэль Акоста — этим вершинам творчества одного из немногих великих трагиков двадцатого столетия.
«...Я нашел в Воронеже сокровище, в которое я верю, как в крупную будущую силу, и смело первый раз беру на себя ответственность за всю его жизнь...» Так в 1895 году писал свое¬му другу в Петербург Александр Иванович Южин (Сумбатоа), виднейший артист Малого театра, драматург, театральный деятель. «Сокровищем» он назвал молодого актера — любителя Александра Пожарова, случайно оказавшегося его партнером по гастрольному спектаклю. Через три года, окончив Императорское театральное училище, Пожаров дебютировал на сцене Малого театра. Почти сразу же в его репертуаре появились первые, пока еще небольшие, шекспировские роли. В свой третий сезон «на Малой сцене», как называли тогда Малый театр. Пожаров, уже ставший Остужевым, впечатляюще, хотя и спорно, сыграл Ромео.
Разные причины и обстоятельства заставляют артиста, писателя или политического деятеля обзавестись псевдонимом. Свою театральную фамилию молодой, многообещающий актер, точнее — еще студиец, нашел в пьесе Южина «Джентльмен», шедшей тогда в Малом театре. Позднее Остужев рассказывал, что Александр Павлович Ленский, замечательный артист, режиссер и педагог, сказал ему однажды: «Будут тебя вызывать: Пожаров! Пожаров! Тут часть публики и подумает, что пожар начался». Новая фамилия было, конечно, эффектнее и внушитель¬нее, чем настоящая, хотя, по остроумному замечанию исследо¬вателя творчества Остужева Ю. А. Айхенвальда, «на своего тезку, героя сумбатовской пьесы, он был похож не более,чем язычок пламени на кусочек льда».
Рано определилось своеобразие творческого склада Остужева: предельная искренность, страстность, доходящая до само¬забвения склонность к воплощению сильных чувств, крайних проявлений человеческой натуры. Его нередко бранили за актерские преувеличение, а были это ростки артистического величия. Но одновременно с признанием подкралась беда. Остужеву не было еще тридцати лет, когда он начал терять слух. К сорока годам он уже почти не слышал партнеров и самого себя.
Несчастье сделало Остужева человеком пожизненного подвига. Он был вынужден заучивать наизусть целиком каждую пьесу, в исполнении которой участвовал. Работая над ролью, он создавал свой спектакль и осуществлял его потом на сцене, заражая партнеров, а режиссера заставлял порой отступить.
«Трагедия трагика» — такую запись в своем дневнике сделал, оглядываясь на пройденный путь, другой великий русский трагик Л. М. Леонидов. К Остужеву эти слова, казалось бы, применимы в еще большей степени. Однако сам артист, по-видимому, думал и чувствовал иначе. И. Л. Андроников, вспоминая одну из своих бесед с Остужевым в последние годы его жизни, приводит его слова: «Я прожил счастливую жизнь, дорогой!»
Документальность и легендарность, почти протокольная точ¬ность описаний и безмерного накала драматизма — все это гармонически сочетается в повести Л. Н. Толстого «Хаджи-Мурат». В 1938 году Остужев был приглашен на радио для участия в записи на тонфильм композиции по этой повести. В то время один из главных его шедевров — Отелло — уже был создан и продолжал свою жизнь на сцене, а работа над другим — Уриэлем Акостой — вскоре должна была начаться. Теперь уже не представляется возможным узнать, кому принадлежит идея этой записи, но несомненно, что предложить Остужеву «Хаджи-Мурата» мог .только человек, обладавший незаурядным режиссерским чутьем.
Роль чтеца — рассказчика была поручена артисту Малого театра Анатолию Ивановичу Ржанову. Это был добротный колоритный бытовой актёр густого, мрачноватого рисунка. Ему особенно удавались такие выигрышные роли русского репертуара, как Ляпкин-Тяпкин, Скалозуб, Бессудный из пьесы Островского «На бойком месте». Веско, гибко и прочувствованно звучит у Ржанова авторское слово в композиции по толстовской повести.
Но вот вступает Остужев — взволнованно, звонко, самородно восточно!.. Недаром его манеру говорить называли экзотической. И как же непохоже то, что мы слышим, на простое повествование! Все, что угодно, только не проза. Поэма, восточное сказание, песня ашуга, молниеносно развивающаяся драма!.. Как бы вступая в Своеобразный творческий конфликт с автором, Остужев не воспроизводит, а, скорее, преодолевает повествование. Не воссоздание эпического целого с показом персонажей исподволь, вскользь, не театр одного актера, а трагедия одного героя, все остальное — наэлектризованный, разреженный фон. Авторский текст звучит у Остужева стремительно, дробно, почти лихорадочно. Словно сам неуемный Хаджи-Мурат торопит обстоятельного рассказчика: «Все так, все правда, но скорее, скорее высказать и совершить неизбежное!»
Замечательно, что участие Остужева в композиции кончается в самый миг последнего, смертельного падения Хаджи-Мурата. Обрывается жизнь героя и прерывается фраза; заканчивает ее уже рассказчик — Ржанов.
Эта разделенная между исполнителями фраза — сильнейшая режиссерская находка во всей композиции.
Публикуемая запись увековечила редкий случай конгениальности исполнения классическому материалу. Искренность и одержимость постижения артистом сути образа порождают необыкновенную силу и стройность выражения. Великий автор, великий артист — великая удача!
И. Колобродов
 |
 |
 |
 |
|
 |
   |
|
|
|
 |
|
|
|
|
 |
|
|
|
|
