Королёв А. - Перелёт - (исп.: Г.Бортников, В.Сошальский, Ю.Перова, О.Мартьянов, В.Торстенсен, В.Хлевинский, Л.Пирогова, А.Кутузов), (полная версия), (Зап.: 1990г.)
Радиопостановка Главной редакции литературно-драматического радиовещания Всесоюзного радио СССР по одноимённому рассказу советского писателя Анатолия Королёва.
Анатолий Васильевич Королёв (24.09.1946г., г. Свердловск) - советский и российский писатель, прозаик, драматург и сценарист, филолог-исследователь, публицист, эссеист, художник-рисовальщик, мастер коллажа. Член Союза писателей СССР (1991) и Русского ПЕН-центра (1997).
________________________
Действующие лица и исполнители:
Ивен Поляков - Геннадий Л. Бортников;
Вениамин Аполлосович Таткин - Владимир Б. Сошальский;
Галина Шнютас - Юлия Перова;
Борис - Олег С. Мартьянов;
Таткин-сын - Владимир В. Торстенсен;
водитель такси - Валерий М. Хлевинский;
стюардесса - Людмила Л. Пирогова;
стюард - Алексей Г. Кутузов.
Редактор - Николай Шкут.
Режиссёр - Анатолий С. Юнников.
Ассистент режиссёра - Нина Притаманная.
Музыкальное оформление - Дмитрий А. Николаев.
Звукорежиссёр - Роза Смирнова.
Звукооператор - Юлия Тарасова, Нелли Аршинова.
Звуковое оформление - Дмитрий А. Николаев.
Иллюстрации:
А.Королёв
Примечание: - "Литературная газета", 12.08.1987г. - ...произведение во всех отношениях примечательное - рассказ Анатолия Королёва «Перелёт». Американский искусствовед русский по происхождению, Ивен Поляков, прилетевший в Москву, чтобы собрать материал о знаменитом у нас в 1920-е годы художнике-модернисте Вениамине Аполлоcовиче Таткине (комбинация-синтез фамилий известных художников Цадкина и Татлина?), которого все считают погибшим «в роковые предвоенные годы», вдруг от своей знакомой - коллеги по профессии Галины Шнютас - узнает, что Таткин жив. Встреча с ним, однако, начисто вышибает искусствоведа из равновесия. Живой Таткин никак не укладывается в его представления о легендарном «комфутовце», авторе фантастической конструкции пирамиды Коминтерна, соратнике Эль Лисицкого и Малевича. Нынешний Таткин с манерами простолюдина ничего общего не имеет с щеголеватым футуристом с портретов 20-х годов: он отказался от искусства или, точнее, от себя в искусстве и теперь исповедует нечто другое: «Где-то в шестидесятых годах я стал искать пластические эквиваленты тем чувствам и идеям, которые пережил не лично я, а другие... Я искал конструктивную форму Отечественной мысли. Вид её красоты». Её выражением, своего рода символом Таткин считает столп. Башню - «подножие человеческим ступням». Не арку и не обелиск, а именно Башню, поскольку она без предела. Постоянное подсмеивание Таткина над Поляковым, его нежелание (или неспособность) разыгрывать роль мученика и непризнанного гения, странное поведение дома и потом на кладбище у могилы жены - последней его любви - окончательно выводят русского американца из себя, и он почти в истерике вопрошает-выговаривает ему: «Почему вы. Таткин, человек-легенда, не набрались честности возненавидеть Россию? Вот уже сорок лет как вы - живой мертвец. По чьей милости? Сорок лет никто ничего не знает о вас. В наших курсах вы проходите как покойник е предположительной датой смерти. Здесь вас похоронили заживо, не заметили ваш гений, наплевали в глаза, а вы? Вам все божья роса! Вы трусите даже походить на себя самого. Вот почему вы бежали из искусства». Американскому русофилу, господину из Сан-Франциско (эта параллель с Буниным, как и толстовские фразы из «Холстомера», постоянно звучащие «за кадром», - своего рода рефрен рассказа), никак не постичь, почему бывший русский америкоман, да еще репрессированный в 1937 году, так любит Россию, ее культуру и не питает никакой обиды по поводу своего забвения и непризнания... А.Королёв своим неординарным рассказом добавляет новый штрих к теме: Художник и Отечество. Проблема эта в связи с возвращением в нашу культуру многих славных имен, по разным причинам долгие годы выключенным из нее, обретает новую актуальность. Только что опубликованы письма М. Булгакова Сталину, в которых затравленный, отчаявшийся писатель просит выпустить его за границу... Идет спор о герое гранинского «Зубра» - Тимофееве-Ресовском, не захотевшем вернуться домой на верную гибель в 1937 году и оставшемся в фашистской Германии. У всех на памяти трагедия А. Тарковского. Как относиться к этим непростым фактам ? И кто такой все же этот Таткин ? В душе он, возможно, понимает несправедливость отношения к нему и его творчеству. Но он менее всего склонен к самоупоению обидой, поскольку выше признания или непризнания. Зациклиться на собственном изгойстве — значит, остановиться. Гений же делает свое дело, не заботясь о том, что из этого последует. И ему наплевать, что думают о нем в Америке или еще где-либо. В споре с представителями самой деловой и практичной страны мира Таткин утверждает, что в искусстве «польза никогда не была нашей целью». Потому и его Башню «надо создавать, но нельзя строить. Всякий вавилонский молох будет разрушен... Ведь град Китеж невидим... А это аз нашей красоты» Идеализм? А может, отстаивание самоценности искусства, которое так часто заставляют выполнять не свойственные ему функции ? Не буду утверждать, что рассказ А. Королева безупречен и что интерпретация им русского искусства, его национальной субстанции во всем верна. Наверняка у многих читателей вызовет возражение мысль о полной неконтактности культур, представляемых Поляковым и Таткиным - мысль, выраженная не прямо, но тем не менее достаточно прозрачно: «Суть сегодняшней встречи давно обнажилась: два человеческих бастиона стояли спиной друг к другу... Каждая сторона мира мыслила о другой как о злосчастной утопии». Я думаю, самозамкнутость не шла на пользу ни одной культуре. Очевидно, отсюда же и не слишком благосклонное отношение автора к деятельности Петра, о чём говорит характерный штрих, когда, пусть и глазами Полякова, подмечается, что церковь на Ново-Басманной, построенная по чертежам императора, больше походит на бастион, чем на храм. Есть и фактические неточности. В парке Таткин встречает «кем-то брошенную болонку». Болонку вряд ли кто бросит - дорогая собачка. Скорее всего, эта болонка потерявшаяся, но в гаком случае ее мигом подберут. В тексте же она бродячая. Ну, это ладно. Вот ошибка более серьёзная. На странице 86-й Поляков замечает Таткину: «Ваше творчество обрывается для нас тридцать седьмым годом, а что было дальше? Сорок лет. Нет, сорок пять». Делаем нехитрый подсчет: 37 + 45 = 82. Значит, встреча персонажей происходит в 1982 году. Но чуть ранее сообщалось, что вторая жена Таткина Юлия Павловна умерла в 1880-м году, что и зафиксировано в Башне: «это был виток восьмидесятого года». А позднее, на кладбище, внук Юлии Павловны Борис говорит Полякову, что «сегодня семь Лет со дня ее смерти». Теперь получается, что герои встречаются в апреле, накануне майских праздников (об этом была оговорка в тексте)... 1987 года. Но тогда Юлия Павловна была бы еще жива, поскольку. очевидно, рассказ писался все же за некоторое время до его публикации в июньском (!) номере журнала «Москва» за этот год. Но оставим буквоедство. Тем более что Ивен Поляков тоже ошибся, посчитав Таткина давно умершим. И его путешествие из Америки к Таткину действительно оказалось в некотором роде путешествием в Аид: ведь для него Таткин - живой мертвец. Но само злорадствованиз по этому поводу Полякова и его коллеги Шнютас, их обоюдная готовность обьявить художника сумасшедшим, а также «творческий» девиз американца, «ни слова о живых» вызывает большие сомнения в собственном нравственном здоровье этих дельцов от искусства. И рассказ, таким образом, получает новое измерение. а интерпретация его — дополнительную энергию. Сколько же способно вместить относительно небольшое произведение, если оно создано острым умом и непрямолинейной, небанальной фантазией! Так стоит ли спускаться в Аид ?
Анатолий Васильевич Королёв (24.09.1946г., г. Свердловск) - советский и российский писатель, прозаик, драматург и сценарист, филолог-исследователь, публицист, эссеист, художник-рисовальщик, мастер коллажа. Член Союза писателей СССР (1991) и Русского ПЕН-центра (1997).
________________________
Действующие лица и исполнители:
Ивен Поляков - Геннадий Л. Бортников;
Вениамин Аполлосович Таткин - Владимир Б. Сошальский;
Галина Шнютас - Юлия Перова;
Борис - Олег С. Мартьянов;
Таткин-сын - Владимир В. Торстенсен;
водитель такси - Валерий М. Хлевинский;
стюардесса - Людмила Л. Пирогова;
стюард - Алексей Г. Кутузов.
Редактор - Николай Шкут.
Режиссёр - Анатолий С. Юнников.
Ассистент режиссёра - Нина Притаманная.
Музыкальное оформление - Дмитрий А. Николаев.
Звукорежиссёр - Роза Смирнова.
Звукооператор - Юлия Тарасова, Нелли Аршинова.
Звуковое оформление - Дмитрий А. Николаев.
Иллюстрации:
А.Королёв
Примечание: - "Литературная газета", 12.08.1987г. - ...произведение во всех отношениях примечательное - рассказ Анатолия Королёва «Перелёт». Американский искусствовед русский по происхождению, Ивен Поляков, прилетевший в Москву, чтобы собрать материал о знаменитом у нас в 1920-е годы художнике-модернисте Вениамине Аполлоcовиче Таткине (комбинация-синтез фамилий известных художников Цадкина и Татлина?), которого все считают погибшим «в роковые предвоенные годы», вдруг от своей знакомой - коллеги по профессии Галины Шнютас - узнает, что Таткин жив. Встреча с ним, однако, начисто вышибает искусствоведа из равновесия. Живой Таткин никак не укладывается в его представления о легендарном «комфутовце», авторе фантастической конструкции пирамиды Коминтерна, соратнике Эль Лисицкого и Малевича. Нынешний Таткин с манерами простолюдина ничего общего не имеет с щеголеватым футуристом с портретов 20-х годов: он отказался от искусства или, точнее, от себя в искусстве и теперь исповедует нечто другое: «Где-то в шестидесятых годах я стал искать пластические эквиваленты тем чувствам и идеям, которые пережил не лично я, а другие... Я искал конструктивную форму Отечественной мысли. Вид её красоты». Её выражением, своего рода символом Таткин считает столп. Башню - «подножие человеческим ступням». Не арку и не обелиск, а именно Башню, поскольку она без предела. Постоянное подсмеивание Таткина над Поляковым, его нежелание (или неспособность) разыгрывать роль мученика и непризнанного гения, странное поведение дома и потом на кладбище у могилы жены - последней его любви - окончательно выводят русского американца из себя, и он почти в истерике вопрошает-выговаривает ему: «Почему вы. Таткин, человек-легенда, не набрались честности возненавидеть Россию? Вот уже сорок лет как вы - живой мертвец. По чьей милости? Сорок лет никто ничего не знает о вас. В наших курсах вы проходите как покойник е предположительной датой смерти. Здесь вас похоронили заживо, не заметили ваш гений, наплевали в глаза, а вы? Вам все божья роса! Вы трусите даже походить на себя самого. Вот почему вы бежали из искусства». Американскому русофилу, господину из Сан-Франциско (эта параллель с Буниным, как и толстовские фразы из «Холстомера», постоянно звучащие «за кадром», - своего рода рефрен рассказа), никак не постичь, почему бывший русский америкоман, да еще репрессированный в 1937 году, так любит Россию, ее культуру и не питает никакой обиды по поводу своего забвения и непризнания... А.Королёв своим неординарным рассказом добавляет новый штрих к теме: Художник и Отечество. Проблема эта в связи с возвращением в нашу культуру многих славных имен, по разным причинам долгие годы выключенным из нее, обретает новую актуальность. Только что опубликованы письма М. Булгакова Сталину, в которых затравленный, отчаявшийся писатель просит выпустить его за границу... Идет спор о герое гранинского «Зубра» - Тимофееве-Ресовском, не захотевшем вернуться домой на верную гибель в 1937 году и оставшемся в фашистской Германии. У всех на памяти трагедия А. Тарковского. Как относиться к этим непростым фактам ? И кто такой все же этот Таткин ? В душе он, возможно, понимает несправедливость отношения к нему и его творчеству. Но он менее всего склонен к самоупоению обидой, поскольку выше признания или непризнания. Зациклиться на собственном изгойстве — значит, остановиться. Гений же делает свое дело, не заботясь о том, что из этого последует. И ему наплевать, что думают о нем в Америке или еще где-либо. В споре с представителями самой деловой и практичной страны мира Таткин утверждает, что в искусстве «польза никогда не была нашей целью». Потому и его Башню «надо создавать, но нельзя строить. Всякий вавилонский молох будет разрушен... Ведь град Китеж невидим... А это аз нашей красоты» Идеализм? А может, отстаивание самоценности искусства, которое так часто заставляют выполнять не свойственные ему функции ? Не буду утверждать, что рассказ А. Королева безупречен и что интерпретация им русского искусства, его национальной субстанции во всем верна. Наверняка у многих читателей вызовет возражение мысль о полной неконтактности культур, представляемых Поляковым и Таткиным - мысль, выраженная не прямо, но тем не менее достаточно прозрачно: «Суть сегодняшней встречи давно обнажилась: два человеческих бастиона стояли спиной друг к другу... Каждая сторона мира мыслила о другой как о злосчастной утопии». Я думаю, самозамкнутость не шла на пользу ни одной культуре. Очевидно, отсюда же и не слишком благосклонное отношение автора к деятельности Петра, о чём говорит характерный штрих, когда, пусть и глазами Полякова, подмечается, что церковь на Ново-Басманной, построенная по чертежам императора, больше походит на бастион, чем на храм. Есть и фактические неточности. В парке Таткин встречает «кем-то брошенную болонку». Болонку вряд ли кто бросит - дорогая собачка. Скорее всего, эта болонка потерявшаяся, но в гаком случае ее мигом подберут. В тексте же она бродячая. Ну, это ладно. Вот ошибка более серьёзная. На странице 86-й Поляков замечает Таткину: «Ваше творчество обрывается для нас тридцать седьмым годом, а что было дальше? Сорок лет. Нет, сорок пять». Делаем нехитрый подсчет: 37 + 45 = 82. Значит, встреча персонажей происходит в 1982 году. Но чуть ранее сообщалось, что вторая жена Таткина Юлия Павловна умерла в 1880-м году, что и зафиксировано в Башне: «это был виток восьмидесятого года». А позднее, на кладбище, внук Юлии Павловны Борис говорит Полякову, что «сегодня семь Лет со дня ее смерти». Теперь получается, что герои встречаются в апреле, накануне майских праздников (об этом была оговорка в тексте)... 1987 года. Но тогда Юлия Павловна была бы еще жива, поскольку. очевидно, рассказ писался все же за некоторое время до его публикации в июньском (!) номере журнала «Москва» за этот год. Но оставим буквоедство. Тем более что Ивен Поляков тоже ошибся, посчитав Таткина давно умершим. И его путешествие из Америки к Таткину действительно оказалось в некотором роде путешествием в Аид: ведь для него Таткин - живой мертвец. Но само злорадствованиз по этому поводу Полякова и его коллеги Шнютас, их обоюдная готовность обьявить художника сумасшедшим, а также «творческий» девиз американца, «ни слова о живых» вызывает большие сомнения в собственном нравственном здоровье этих дельцов от искусства. И рассказ, таким образом, получает новое измерение. а интерпретация его — дополнительную энергию. Сколько же способно вместить относительно небольшое произведение, если оно создано острым умом и непрямолинейной, небанальной фантазией! Так стоит ли спускаться в Аид ?
 |
 |
 |
 |
|
 |
   |
|
|
|
 |
|
|
|
|
 |
|
|
|
|
