Гоголь Н. - Вий - (хоррор), (исп.: Борис Бабочкин), (часть 4-я из 4-х), (Зап.: 24.02.1961г.)
Вий - Повесть, 1835 год; цикл «Миргород»
Первая настоящая русская книга, написанная в жанре «хоррор». Холодящая кровь история о том, что бывает, если вера в Бога недостаточно крепка, а ведьма, пришедшая к тебе ночью, чересчур соблазнительна ...
Борис Андреевич Бабочкин (5 [18] января 1904г., г. Саратов - 17 июля 1975г., г. Москва) - советский актёр и режиссёр театра и кино, педагог. Народный артист СССР (1963), Герой Социалистического Труда (1974). Лауреат двух Сталинских (1941, 1951) и Государственной (1977 - посмертно) премий. Член ВКП(б) с 1948 года.
Иллюстрации:
Б.Бабочкин
P. S.:
Ещё ни у одного из писателен не было «дара выставлять так ярко... пошлость человека, чтобы вся та мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупно в глаза всем», - говорил о мастерстве Гоголя А.С. Пушкин. Это уникальное свойство гоголевского таланта, пожалуй, впервые глубоко и тонко, в истинно реалистическом плане проявилось в одной из повестей «Вечеров на хуторе близ Диканьки» - и проявилось неожиданно. Двадцатидвухлетний Гоголь (под забавным псевдонимом хуторского пасечника Рудого Панька) открыл читателям чудесные россыпи украинского фольклора, сверкающий мир народной поэтической фантазии, где яркий комизм сочетается с «чертовщиной» и трогательным лиризмом. Почти все «байки» наивного и лукавого рассказчика пронизаны ощущением красоты жизни, прелести свободного чувства, сливающегося в своих проявлениях с первозданно свежими движениями в природе - разливами могучего Днепра, громким топотом леса. И то демоническое, что олицетворено в колдовских чарах его панночек-утопленниц или проказничающих чертей, - также порождение шутливой игры народного вымысла, вольного духа юности и веселья. А там, где колдуны и чародеи вырастают в исполинов зла («Страшная месть» или «Вечер накануне Ивана Купала»), повествование поражает воображение читателей романтическими контрастами смешного и ужасного. И вдруг... на страницах второй части «вечеров» появляется персонаж, в котором при всем желании невозможно отыскать ничего «героического», ничего «ужасного» или величественного. Одним словом - «ни то, ни сё», характерной чертой которого как раз и стало отсутствие характера. Да и с историей этой «случилась история». Как знать, может, и произошло бы с Иваном Федоровичем Шпонькой что-нибудь необыкновенное - хотя и это весьма сомнительно, однако, чего не бывает на свете ! Да только глупая старуха спекла пирожки на той самой бумаге, где записана была эта примечательнейшая история... Но как бы то ни было, пусть и без «необыкновенного» финала, а повесть попала в «Вечера». Она стала подлинным открытием гоголевского реалистического метода раскрытия «пошлости пошлого человека», истинно «человека без царя в голове». Стиль и тема этой юморески - предощущение дальнейшего художественного пути великого писателя. Здесь впервые резко противопоставлены лирическая поэзия народной жизни и утомительное однообразие, пустота и мелочный прозаизм поместного быта. А потому и это «вдруг...», отличное от всех остальных повестей цикла по форме, стилю и тематически, все-таки органично войдет в «Вечера», чтобы затем быть продолженным и в «Миргороде», и в «Арабесках», и «Мёртвых душах», и в бессмертных гоголевских сатирических комедиях. Всё то, что «происходит» с тупым, косным, бездеятельным Шпонькой, вполне могло произойти с героем «Женитьбы», с зятем Мижуевым из «Мёртвых душ» и еше с десятком гоголевских старосветских помещиков. Да что же, собственно, произошло с Иваном Федоровичем Шпонькой или с его могучей, энергичной тетушкой Василисой Кашпоровной ? Добродушно, весело, снисходительно рассказал нам автор о великом множестве важнейших событий. Событий, ко¬торые на содержат в себе «ничего слишком замечательного», ибо тонут в душе Ивана Федоровича, словно в знаменитой миргородской луже. Сколько бы ни происходило трагедии и драм на её величавых берегах, а лужа все так же безучастно отражает ноги, копыта и дома... Но позвольте! Ведь что-то да случается иногда в повести «Иван Федорович Шпонька и его тетушка»: являются новые лица, ведутся разговоры, в голове тетушки рождаются один за другим прожекты, как сыскать «дытыне» подходящую жену... А Иван Федорович все «как будто громом оглушенный», ему «ни одна мысль не приходила на ум»... И в снотолкователе «совершенно не было ничего»... Как и в самом Иване Федоровиче. Правда, автор сулит нам что-то новое, о чем мы будто бы узнаем в следующей главе. Но глава это пропала навеки по легкомыслию глупой старухи. Да полно ! Так ли уж нужна эта «следующая глава», раз нам и без того ясно, что в ней также не будет «совершенно ничего» ? Ведь мы уж разгадали секрет рассказчика. Добродушие его язвительно, в усмешке - горечь и презрение. А в эпически законченной форме заключен заряд внутреннего гнева, разрушительной иронии и глубоко скрытого сожаления о несостоявшейся жизни, о потрясающей бездуховности. Через два с лишним года после «Вечеров» появился «Миргород». Тут уже настоящее сонное царство «существователей !» Тут реалистическое изображение прозаических мелочей, формирующих такие «характеры», как глупейшие старосветские помещики или знаменитые своими «принципами» Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, и такие «конфликты», как пропажа кошки либо многолетняя тяжба из-за вырвавшегося в сердцах обидного словечка... Апофеоз нелепости и глупости венчает один из эпиграфов: «Хотя в Миргороде пекутся бублики из черного теста, но довольно вкусны !». Однако «Миргород» - это не только «Старосветские помещики», но и романтический, вольный, живописный «Тарас Бульба». Не только «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», но и мрачный, фантастический, загадочный «Вий». В примечании к нему автор даже указывает, что «вся эта повесть есть народное предание» (хотя до сих пор не обнаружено точного соответствия сюжета «Вия» ни одному из сюжетов украинского фольклора). «Вий», созданный в духе народно-поэтических сказаний, тем не менее качественно отличен, скажем, от «Страшной мести» или «Пропавшей грамоты». Сказочная мистика и «чистый» демонизм фантастических страшилищ, идущие еще от преданий времен Киевской Руси,- наивные мифологические символы непознанных тайн природы. Такими они и предстают в юношеских «байках» Гоголя-Рудого Панька, еще усилившего простодушный дидактизм или «ужасающую» загадочность сюжетов и событий. В «Вие», сохраняя фольклорные основы сюжетных мотивов и описаний, рассказчик (на этот раз уже не под псевдонимом) наполняет древние символы зла не столько юмором, величием или непобедимой мощью, сколько давящей властностью. Панночка из «Вия» - это уже не Басаврюк не ведьма, играющая в карты, больше похожа на богатого и жестокого сотника - своего отца, чем на трогательных, озорных или устрашающих духов из «Вечеров». Да и юный философ Хома Брут - не беззаботный парубок и тем более не «козанская душа», которой все нипочем. Это бездомный, всеми, кому не лень, помыкаемый сирота-бурсак, которому невесть за какую провинность выпало на долю помериться силою с адским порождением. Хома и его приятели-бурсаки живут среди бесчеловечно жестокого мира. Вполне реальные «вежливый» ректор и суровый пан сотник в страшных видениях словно бы перевоплощаются в Вия и ведьму-панночку, в целое скопище самых невероятных уродов. И так же, как в жизни, Хома «побоялся» ослушаться, не сумел «плюнуть ведьме на хвост...» Потому и погиб. «Вий» - притча и быль, сказка и реальная трагедия. Не легкая, счастливая победи над забавными чертями, а действительно страшная, мучительная борьба, в которой умный, веселый, добрый человек сломлен, раздавлен беспощадной властью жестокости. Ведь Вий и ведьма потому и чудовища, что они «нелюди». Играть, а тем более читать Гоголя - задача радостная и необычайно сложная. Сам он, по свидетельству современников, чтецом был великолепным. Да и как иначе можно отнестись к чтению гоголевских произведений, если известен случай, когда при подготовке к печати «Вечеров» даже наборщики «прыскали от смеха !». Гоголь многолик и многозначен. И если народная артистка СССР В. Н. Пашенная читала «Шпоньку» с удивительным чувством комически-гротесковой природы образов и стиля, то народный артист СССР Б.А. Бабочкин воплощает в своем исполнений «Вия» почти несоединимые контрасты этого произведения; сочный юмористический бытовизм и драматическую насыщенность, романтическую яркость фольклорных метафор и деталей и глубокий психологизм.
- М.Бабаева -
Первая настоящая русская книга, написанная в жанре «хоррор». Холодящая кровь история о том, что бывает, если вера в Бога недостаточно крепка, а ведьма, пришедшая к тебе ночью, чересчур соблазнительна ...
Борис Андреевич Бабочкин (5 [18] января 1904г., г. Саратов - 17 июля 1975г., г. Москва) - советский актёр и режиссёр театра и кино, педагог. Народный артист СССР (1963), Герой Социалистического Труда (1974). Лауреат двух Сталинских (1941, 1951) и Государственной (1977 - посмертно) премий. Член ВКП(б) с 1948 года.
Иллюстрации:
Б.Бабочкин
P. S.:
Ещё ни у одного из писателен не было «дара выставлять так ярко... пошлость человека, чтобы вся та мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупно в глаза всем», - говорил о мастерстве Гоголя А.С. Пушкин. Это уникальное свойство гоголевского таланта, пожалуй, впервые глубоко и тонко, в истинно реалистическом плане проявилось в одной из повестей «Вечеров на хуторе близ Диканьки» - и проявилось неожиданно. Двадцатидвухлетний Гоголь (под забавным псевдонимом хуторского пасечника Рудого Панька) открыл читателям чудесные россыпи украинского фольклора, сверкающий мир народной поэтической фантазии, где яркий комизм сочетается с «чертовщиной» и трогательным лиризмом. Почти все «байки» наивного и лукавого рассказчика пронизаны ощущением красоты жизни, прелести свободного чувства, сливающегося в своих проявлениях с первозданно свежими движениями в природе - разливами могучего Днепра, громким топотом леса. И то демоническое, что олицетворено в колдовских чарах его панночек-утопленниц или проказничающих чертей, - также порождение шутливой игры народного вымысла, вольного духа юности и веселья. А там, где колдуны и чародеи вырастают в исполинов зла («Страшная месть» или «Вечер накануне Ивана Купала»), повествование поражает воображение читателей романтическими контрастами смешного и ужасного. И вдруг... на страницах второй части «вечеров» появляется персонаж, в котором при всем желании невозможно отыскать ничего «героического», ничего «ужасного» или величественного. Одним словом - «ни то, ни сё», характерной чертой которого как раз и стало отсутствие характера. Да и с историей этой «случилась история». Как знать, может, и произошло бы с Иваном Федоровичем Шпонькой что-нибудь необыкновенное - хотя и это весьма сомнительно, однако, чего не бывает на свете ! Да только глупая старуха спекла пирожки на той самой бумаге, где записана была эта примечательнейшая история... Но как бы то ни было, пусть и без «необыкновенного» финала, а повесть попала в «Вечера». Она стала подлинным открытием гоголевского реалистического метода раскрытия «пошлости пошлого человека», истинно «человека без царя в голове». Стиль и тема этой юморески - предощущение дальнейшего художественного пути великого писателя. Здесь впервые резко противопоставлены лирическая поэзия народной жизни и утомительное однообразие, пустота и мелочный прозаизм поместного быта. А потому и это «вдруг...», отличное от всех остальных повестей цикла по форме, стилю и тематически, все-таки органично войдет в «Вечера», чтобы затем быть продолженным и в «Миргороде», и в «Арабесках», и «Мёртвых душах», и в бессмертных гоголевских сатирических комедиях. Всё то, что «происходит» с тупым, косным, бездеятельным Шпонькой, вполне могло произойти с героем «Женитьбы», с зятем Мижуевым из «Мёртвых душ» и еше с десятком гоголевских старосветских помещиков. Да что же, собственно, произошло с Иваном Федоровичем Шпонькой или с его могучей, энергичной тетушкой Василисой Кашпоровной ? Добродушно, весело, снисходительно рассказал нам автор о великом множестве важнейших событий. Событий, ко¬торые на содержат в себе «ничего слишком замечательного», ибо тонут в душе Ивана Федоровича, словно в знаменитой миргородской луже. Сколько бы ни происходило трагедии и драм на её величавых берегах, а лужа все так же безучастно отражает ноги, копыта и дома... Но позвольте! Ведь что-то да случается иногда в повести «Иван Федорович Шпонька и его тетушка»: являются новые лица, ведутся разговоры, в голове тетушки рождаются один за другим прожекты, как сыскать «дытыне» подходящую жену... А Иван Федорович все «как будто громом оглушенный», ему «ни одна мысль не приходила на ум»... И в снотолкователе «совершенно не было ничего»... Как и в самом Иване Федоровиче. Правда, автор сулит нам что-то новое, о чем мы будто бы узнаем в следующей главе. Но глава это пропала навеки по легкомыслию глупой старухи. Да полно ! Так ли уж нужна эта «следующая глава», раз нам и без того ясно, что в ней также не будет «совершенно ничего» ? Ведь мы уж разгадали секрет рассказчика. Добродушие его язвительно, в усмешке - горечь и презрение. А в эпически законченной форме заключен заряд внутреннего гнева, разрушительной иронии и глубоко скрытого сожаления о несостоявшейся жизни, о потрясающей бездуховности. Через два с лишним года после «Вечеров» появился «Миргород». Тут уже настоящее сонное царство «существователей !» Тут реалистическое изображение прозаических мелочей, формирующих такие «характеры», как глупейшие старосветские помещики или знаменитые своими «принципами» Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, и такие «конфликты», как пропажа кошки либо многолетняя тяжба из-за вырвавшегося в сердцах обидного словечка... Апофеоз нелепости и глупости венчает один из эпиграфов: «Хотя в Миргороде пекутся бублики из черного теста, но довольно вкусны !». Однако «Миргород» - это не только «Старосветские помещики», но и романтический, вольный, живописный «Тарас Бульба». Не только «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», но и мрачный, фантастический, загадочный «Вий». В примечании к нему автор даже указывает, что «вся эта повесть есть народное предание» (хотя до сих пор не обнаружено точного соответствия сюжета «Вия» ни одному из сюжетов украинского фольклора). «Вий», созданный в духе народно-поэтических сказаний, тем не менее качественно отличен, скажем, от «Страшной мести» или «Пропавшей грамоты». Сказочная мистика и «чистый» демонизм фантастических страшилищ, идущие еще от преданий времен Киевской Руси,- наивные мифологические символы непознанных тайн природы. Такими они и предстают в юношеских «байках» Гоголя-Рудого Панька, еще усилившего простодушный дидактизм или «ужасающую» загадочность сюжетов и событий. В «Вие», сохраняя фольклорные основы сюжетных мотивов и описаний, рассказчик (на этот раз уже не под псевдонимом) наполняет древние символы зла не столько юмором, величием или непобедимой мощью, сколько давящей властностью. Панночка из «Вия» - это уже не Басаврюк не ведьма, играющая в карты, больше похожа на богатого и жестокого сотника - своего отца, чем на трогательных, озорных или устрашающих духов из «Вечеров». Да и юный философ Хома Брут - не беззаботный парубок и тем более не «козанская душа», которой все нипочем. Это бездомный, всеми, кому не лень, помыкаемый сирота-бурсак, которому невесть за какую провинность выпало на долю помериться силою с адским порождением. Хома и его приятели-бурсаки живут среди бесчеловечно жестокого мира. Вполне реальные «вежливый» ректор и суровый пан сотник в страшных видениях словно бы перевоплощаются в Вия и ведьму-панночку, в целое скопище самых невероятных уродов. И так же, как в жизни, Хома «побоялся» ослушаться, не сумел «плюнуть ведьме на хвост...» Потому и погиб. «Вий» - притча и быль, сказка и реальная трагедия. Не легкая, счастливая победи над забавными чертями, а действительно страшная, мучительная борьба, в которой умный, веселый, добрый человек сломлен, раздавлен беспощадной властью жестокости. Ведь Вий и ведьма потому и чудовища, что они «нелюди». Играть, а тем более читать Гоголя - задача радостная и необычайно сложная. Сам он, по свидетельству современников, чтецом был великолепным. Да и как иначе можно отнестись к чтению гоголевских произведений, если известен случай, когда при подготовке к печати «Вечеров» даже наборщики «прыскали от смеха !». Гоголь многолик и многозначен. И если народная артистка СССР В. Н. Пашенная читала «Шпоньку» с удивительным чувством комически-гротесковой природы образов и стиля, то народный артист СССР Б.А. Бабочкин воплощает в своем исполнений «Вия» почти несоединимые контрасты этого произведения; сочный юмористический бытовизм и драматическую насыщенность, романтическую яркость фольклорных метафор и деталей и глубокий психологизм.
- М.Бабаева -
 |
 |
 |
 |
|
 |
   |
|
|
|
 |
|
|
|
|
 |
|
|
|
|
