Толстой Л - Анна Каренина (Сцена на даче, М.Прудкин, А.Тарасова, зап. 1939)
_______
Эта сцена в романе Л.Н.Толстого:
- Что с вами? Вы нездоровы? - сказал он по-французски, подходя к ней.
Он хотел подбежать к ней; но, вспомнив, что могли быть посторонние,
оглянулся на балконную дверь и покраснел, как он всякий раз краснел,
чувствуя, что должен бояться и оглядываться.
- Нет, я здорова, - сказала она, вставая и крепко пожимая его
протянутую руку. - Я не ждала... тебя.
- Боже мой! какие холодные руки! - сказал он.
- Ты испугал меня, - сказала она. - Я одна и жду Сережу, он пошел
гулять; они отсюда придут.
Но, несмотря на то, что она старалась быть спокойна, губы ее тряслись.
- Простите меня, что я приехал, но я не мог провести дня, не видав вас,
- продолжал он по-французски, как он всегда говорил, избегая
невозможно-холодного между ними вы и опасного ты по-русски.
- За что ж простить? Я так рада!
- Но вы нездоровы или огорчены, - продолжал он, не выпуская ее руки и нагибаясь над нею. - О чем вы думали?
- Все об одном, - сказала она с улыбкой.
Она говорила правду. Когда бы, в какую минуту ни спросили бы ее, о чем она думала, она без ошибки могла ответить: об одном, о своем счастье и о своем несчастье. Она думала теперь именно, когда он застал ее, вот о чем: она думала, почему для других, для Бетси например (она знала ее скрытую для света связь с Тушкевичем), все это было легко, а для нее так мучительно?
Нынче эта мысль, по некоторым соображениям, особенно мучала ее. Она спросила его о скачках. Он отвечал ей и, видя, что она взволнована, стараясь развлечь ее, стал рассказывать ей самым простым тоном подробности приготовления к скачкам.
"Сказать или не сказать? - думала она, глядя в его спокойные ласковые глаза. Он так счастлив, так занят своими скачками; что не поймет этого как надо, не поймет всего значения для нас этого события".
- Но вы не сказали, о чем вы думали, когда я вошел, - сказал он, перервав свой рассказ, - пожалуйста, скажите!
Она не отвечала и, склонив немного голову, смотрела на него исподлобья вопросительно своими блестящими из-за длинных ресниц глазами. Рука ее, игравшая со рванным листом, дрожала. Он видел это, и лицо его выразило ту покорность, рабскую преданность, которая так подкупала ее.
- Я вижу, что случилось что-то. Разве я могу быть минуту спокоен, зная, что у вас есть горе, которого я не разделяю? Скажите ради бога!умоляюще повторил он.
"Да, я не прощу ему, если он не поймет всего значения этого. Лучше не
говорить, зачем испытывать?" - думала она, все так же глядя на него и чувствуя, что рука ее с листком все больше и больше трясется.
- Ради бога!- повторил он, взяв ее руку.
- Сказать?
- Да, да, да...
- Я беременна, - сказала она тихо и медленно.
Листок в ее руке задрожал еще сильнее, но она не спускала с него глаз, чтобы видеть, как он примет это. Он побледнел, хотел что-то сказать, но остановился, выпустил ее руку и опустил голову. "Да, он понял все значение этого события", - подумала она и благодарно пожала ему руку.
Но она ошиблась в том, что он понял значение известия так, как она, женщина, его понимала. При этом известии он с удесятеренною силой почувствовал припадок этого странного, находившего на него чувства омерзения к кому-то; но вместе с тем он понял, что тот кризис, которого он желал, наступит теперь, что нельзя более скрывать от мужа, и необходимо так или иначе разорвать скорее это неестественное положение. Но, кроме того, ее волнение физически сообщалось ему. Он взглянул на нее умиленным, покорным взглядом, поцеловал ее руку, встал и молча прошелся по террасе.
- Да, - сказал он, решительно подходя к ней. - Ни я, ни вы не смотрели на наши отношения как на игрушку, а теперь наша судьба решена. Необходимо кончить, - сказал он, оглядываясь, - ту ложь, в которой мы живем.
- Кончить? Как же кончить, Алексей? - сказала она тихо.
Она успокоилась теперь, и лицо ее сияло нежною улыбкой.
- Оставить мужа и соединить нашу жизнь.
- Она соединена и так, - чуть слышно отвечала она.
- Да, но совсем, совсем.
- Но как, Алексей, научи меня, как? - сказала она с грустною насмешкой над безвыходностью своего положения. - Разве есть выход из такого положения? Разве я не жена своего мужа?
- Из всякого положения есть выход. Нужно решиться, - сказал он. - Все лучше, чем то положение, в котором ты живешь. Я ведь вижу, как ты мучаешься всем, и светом, и сыном, и мужем.
- Ах, только не мужем, - с простою усмешкой сказала она. - Я не знаю, я не думаю о нем. Его нет.
- Ты говоришь неискренно. Я знаю тебя. Ты мучаешься и о нем.
- Да он и не знает, - сказала она, и вдруг яркая краска стала выступать на ее лицо; щеки, лоб, шея ее покраснели, и слезы стыда выступили ей на глаза. - Да и не будем говорить об нем.
_______
Подготовлено Подкастом Старого Радио
Эта сцена в романе Л.Н.Толстого:
- Что с вами? Вы нездоровы? - сказал он по-французски, подходя к ней.
Он хотел подбежать к ней; но, вспомнив, что могли быть посторонние,
оглянулся на балконную дверь и покраснел, как он всякий раз краснел,
чувствуя, что должен бояться и оглядываться.
- Нет, я здорова, - сказала она, вставая и крепко пожимая его
протянутую руку. - Я не ждала... тебя.
- Боже мой! какие холодные руки! - сказал он.
- Ты испугал меня, - сказала она. - Я одна и жду Сережу, он пошел
гулять; они отсюда придут.
Но, несмотря на то, что она старалась быть спокойна, губы ее тряслись.
- Простите меня, что я приехал, но я не мог провести дня, не видав вас,
- продолжал он по-французски, как он всегда говорил, избегая
невозможно-холодного между ними вы и опасного ты по-русски.
- За что ж простить? Я так рада!
- Но вы нездоровы или огорчены, - продолжал он, не выпуская ее руки и нагибаясь над нею. - О чем вы думали?
- Все об одном, - сказала она с улыбкой.
Она говорила правду. Когда бы, в какую минуту ни спросили бы ее, о чем она думала, она без ошибки могла ответить: об одном, о своем счастье и о своем несчастье. Она думала теперь именно, когда он застал ее, вот о чем: она думала, почему для других, для Бетси например (она знала ее скрытую для света связь с Тушкевичем), все это было легко, а для нее так мучительно?
Нынче эта мысль, по некоторым соображениям, особенно мучала ее. Она спросила его о скачках. Он отвечал ей и, видя, что она взволнована, стараясь развлечь ее, стал рассказывать ей самым простым тоном подробности приготовления к скачкам.
"Сказать или не сказать? - думала она, глядя в его спокойные ласковые глаза. Он так счастлив, так занят своими скачками; что не поймет этого как надо, не поймет всего значения для нас этого события".
- Но вы не сказали, о чем вы думали, когда я вошел, - сказал он, перервав свой рассказ, - пожалуйста, скажите!
Она не отвечала и, склонив немного голову, смотрела на него исподлобья вопросительно своими блестящими из-за длинных ресниц глазами. Рука ее, игравшая со рванным листом, дрожала. Он видел это, и лицо его выразило ту покорность, рабскую преданность, которая так подкупала ее.
- Я вижу, что случилось что-то. Разве я могу быть минуту спокоен, зная, что у вас есть горе, которого я не разделяю? Скажите ради бога!умоляюще повторил он.
"Да, я не прощу ему, если он не поймет всего значения этого. Лучше не
говорить, зачем испытывать?" - думала она, все так же глядя на него и чувствуя, что рука ее с листком все больше и больше трясется.
- Ради бога!- повторил он, взяв ее руку.
- Сказать?
- Да, да, да...
- Я беременна, - сказала она тихо и медленно.
Листок в ее руке задрожал еще сильнее, но она не спускала с него глаз, чтобы видеть, как он примет это. Он побледнел, хотел что-то сказать, но остановился, выпустил ее руку и опустил голову. "Да, он понял все значение этого события", - подумала она и благодарно пожала ему руку.
Но она ошиблась в том, что он понял значение известия так, как она, женщина, его понимала. При этом известии он с удесятеренною силой почувствовал припадок этого странного, находившего на него чувства омерзения к кому-то; но вместе с тем он понял, что тот кризис, которого он желал, наступит теперь, что нельзя более скрывать от мужа, и необходимо так или иначе разорвать скорее это неестественное положение. Но, кроме того, ее волнение физически сообщалось ему. Он взглянул на нее умиленным, покорным взглядом, поцеловал ее руку, встал и молча прошелся по террасе.
- Да, - сказал он, решительно подходя к ней. - Ни я, ни вы не смотрели на наши отношения как на игрушку, а теперь наша судьба решена. Необходимо кончить, - сказал он, оглядываясь, - ту ложь, в которой мы живем.
- Кончить? Как же кончить, Алексей? - сказала она тихо.
Она успокоилась теперь, и лицо ее сияло нежною улыбкой.
- Оставить мужа и соединить нашу жизнь.
- Она соединена и так, - чуть слышно отвечала она.
- Да, но совсем, совсем.
- Но как, Алексей, научи меня, как? - сказала она с грустною насмешкой над безвыходностью своего положения. - Разве есть выход из такого положения? Разве я не жена своего мужа?
- Из всякого положения есть выход. Нужно решиться, - сказал он. - Все лучше, чем то положение, в котором ты живешь. Я ведь вижу, как ты мучаешься всем, и светом, и сыном, и мужем.
- Ах, только не мужем, - с простою усмешкой сказала она. - Я не знаю, я не думаю о нем. Его нет.
- Ты говоришь неискренно. Я знаю тебя. Ты мучаешься и о нем.
- Да он и не знает, - сказала она, и вдруг яркая краска стала выступать на ее лицо; щеки, лоб, шея ее покраснели, и слезы стыда выступили ей на глаза. - Да и не будем говорить об нем.
_______
Подготовлено Подкастом Старого Радио
 |
 |
 |
 |
|
 |
   |
|
|
|
 |
|
|
|
|
 |
|
|
|
|
