Горенштейн Ф. - Царь Пётр и Алексей - (исп.: В.Коршунов, Т.Лебедева, В.Бочкарёв, Л.Юдина, А.Евдокимова, В.Езепов, С.Аманова, А.Клюквин, и др.), (часть 2-я из 2-х), (Зап.: 1999г.)
Спектакль Государственного Академического Малого театра России по пьесе драматурга Фридриха Горенштейна - «Детоубийца» в постановке Владимира Бейлис. Премьера спектакля состоялась на сцене театра 27 декабря 1991 года.
«Детоубийца» - Пьеса (Драма из времён Петра Великого, в 3-х частях, 25-ти сценах), 1985 год
И ненавидят, и любят друг друга царственные отец и сын. У каждого из них своя правота, за каждым - Россия. Где кончается конфликт государственный и начинается противостояние двух страдающих людей? История даёт потомкам пищу для раздумий о судьбах государства.
Фридрих Наумович Горенштейн (18.03.1932г., г. Киев - 02.03.2002г., г. Берлин) - русский прозаик, драматург и сценарист. Во время Великой Отечественной войны, после смерти матери, Фридрих был помещён в детский дом, где переболел полиомиелитом, оставившим после себя лёгкую хромоту. После войны был разыскан родными сёстрами его матери и рос в их бердичевской семье. После окончания средней школы в Бердичеве работал чернорабочим, в 1955 году окончил Днепропетровский горный институт, в 1955-1958 гг. работал горным инженером на шахте в Кривом Роге, затем мастером в тресте «Строймеханизация» в Киеве. С 20 декарбя 1962 по 1 апреля 1964 года учился в Москве на Высших сценарных курсах. Написал много произведений, из которых в СССР был опубликован только один рассказ, который, однако, сделал ему имя, - «Дом с башенкой», в журнале «Юность» в 1964 году. Зарабатывал на жизнь сценарной работой, при этом его имя не всегда значилось в титрах фильмов, когда он выступал соавтором сценария на киностудиях союзных республик. Из семнадцати созданных Горенштейном киносценариев были поставлены семь, среди них: «Солярис» (реж. Андрей Тарковский); «Раба любви» (реж. Никита Михалков); «Седьмая пуля» (реж. Али Хамраев); «Комедия ошибок» (реж. Вадим Гаузнер); «Первый учитель» (реж. Андрей Михалков-Кончаловский); «Без страха» (реж. Али Хамраев), «Щелчки» (реж. Резо Эсадзе). В 1980 году эмигрировал из СССР.
____________________________
Действующие лица и исполнители:
Пётр Алексеевич, Император России - Виктор Коршунов;
Екатерина Алексеевна, Императрица - Татьяна Лебедева;
Алексей Петрович, наследник престола - Василий Бочкарёв;
Мария Алексеевна, сестра Петра Алексеевича - Лилия Юдина;
Евдокия Фёдоровна, бывшая царица, первая жена Петра Алексеевича - Алефтина Евдокимова;
Толстой Пётр Андреевич, начальник Тайной канцелярии - Вячеслав Езепов;
Мария Даниловна Гамильтон, камер-фрейлина императрицы - Светлана Аманова;
Орлов Иван Михайлович, денщик императора - Александр Клюквин;
Ефросинья Фёдоровна, любовница Алексея - Евгения Дмитриева;
Глебов Степан Богданович, любовник Евдокии Фёдоровны - Сергей Тезов;
Румянцев Александр Иванович, капитан гвардии - О.К. Куценко;
Князь Мещерский, поручик гвардии - А.Ю. Белый;
Кикин Александр, чиновник Адмиралтейства - Владимир А. Cафронов;
Вяземский Никифор Кондратьевич, учитель Алексея Петровича - Александр Потапов;
Иван Афанасьев, слуга Алексея Петровича - К.В. Дёмин;
Анна Кремер, экономка фрейлины Гамильтон - Людмила Суворкина;
Катерина Терновская, горничная фрейлины Гамильтон - Клавдия Моисеева;
Василий Семёнов, конюх - Пётр Складчиков;
Феофан Прокопович, архиерей псковский - Евгений В. Самойлов;
Яков Игнатов, протопоп, духовник Алексея - Г.Ю. Оболенский;
Феофилакт Шапский, шут, он же обер-палач - Алексей Анохин;
Аксинья Трофимова, шутиха - Галина Микшун;
Граф Шенборн, австрийский вице-канцлер - Н.А. Верещенко;
Дольберг, референт-докладчик австрийского императора Карла VII - Георгий Куликов;
Вайнгард, секретарь неаполитанского вице-короля - В.А. Дубровский;
Австрийский офицер - В.И. Гринник;
- а также - солдаты, шуты, скоморохи, слепцы, палачи - артисты Малого театра, вокально-драматического состава и студенты Театрального училища им. М.С. Щепкина
Режиссёр-постановщик (театр) - Владимир М. Бейлис.
Художник - Эдуард С. Кочергин.
Композитор - Дмитрий В. Гнутов.
Режиссёр (театр) - Александр И. Шуйский.
Иллюстрации:
- Ф.Горенштейн
- В.Коршунов (в роли Петра Алексеевича), В.Бочкарёв (в роли Алексея Петровича)
- Т.Лебедева (в роли Екатерины Алексеевны), В.Коршунов (в роли Петра Алексеевича), С.Аманова (в роли Марии Гамильтон)
P. S.:
Приступая к работе над драмой петровского времени, я не ощущал тяжести материала. Наоборот, его обилие и разнообразие манили. Попавшая мне первоначально в руки книга исторических очерков петровского времени Михаила Петровича Семеновского содержала такое обилие характеров, сюжетов, идей, что, казалось, при моем многолетнем профессиональном опыте драматурга, ею одной можно было ограничиться. "Оставим великих людей, - советовал Семеновский, - для них есть историки патентованные. Сойдемся возможно ближе с мелким людом того времени. Ведь эта "мелочь", эта забытая историками толпа - основание картины, ведь без нее она мертва, она не имеет смысла." Это был дельный и мудрый совет - показать переломную для России и для всей Европы эпоху Петра через "винтики", через простой люд. Такой подход был свеж и не затоптан многочисленными историческими и художественными писаниями. Вдохновленный таким своеобразным решением, подсказанным мне человеком опытным и авторитетным, я отважно бросился в пучину
своего замысла, рассчитывая закончить работу в два-три месяца. Увы, удачный замысел был погублен тем, кто его породил, то есть М.И. Семеновским и его книгой. Точнее не текстом, а многочисленными сносками, комментариями, справочным материалом, все более усложняющим, тормозящим ясный, динамический текст.
Напрасно я пытался уверить себя не уклоняться слишком далеко, напрасно вспоминал, что М. Булгаков писал о Пушкине, оставив самого Пушкина за сценой. Лишь в конце спектакля через сцену проносят некоего, загримированного под Пушкина, смертельно раненого и потому бессловесного. Нет, у меня с "бессловесным" Петром ничего не вышло. Мой Петр, вопреки авторскому замыслу, решительно вышел на сцену, и мне пришлось идти путём, хоть и не своеобразным, но достаточно тернистым. Комментарии Семеновского увели меня к многочисленным книгам о петровской эпохе. Сочинения Крекшина, дневники и записки Нащокина, Гордона, Штелина, Феофана Прокоповича, ставшего одним из действующих лиц моей драмы. Дальше - больше. Толстые тома Голикова, Устрялова... Остановиться было невозможно. Минули запланированные три месяца, минуло полгода... Ключевский и особенно Соловьев внесли стройность в прочитанное, больше материал не лежал грудой интересных, но пестрых фактов; смутно замелькали какие-то сюжеты, какие-то начала и концы, пока ещё многочисленные, друг другу противоречащие. Однако перелом наступил лишь после работы над письмами Петра, Алексея и прочих действующих лиц, ибо письма - это уже не история, а литература со своим стилем, сюжетом, языком. Язык петровской
эпохи помог мне преодолеть отчаянное сопротивление исторического материала, русский язык, наполненный украинизмами, точнее славянизмами. Говорили: приклад, а не пример; кут, а не угол; николи, а не никогда... Это был язык ещё не cтандартизованный, не оболваненный государственной бюрократией и не опошленный с другого конца блаnным жаргончиком второй власти - криминального элемента, который стремится подчинить себе в России всё, что осталось не подчиненным
власти государственной. Но в петровскую эпоху разбойники ещё говорили на таком же поэтическом языке, как и вельможи. Впрочем, может, язык петровской эпохи был слишком необработан, фольклорен, может, он требовал известного обновления и обогащения, может, на языке этом еще нельзя было написать "Евгения Онегина".
Вершины своей язык достиг в пушкинское время, время гармонии меж фольклорным и культурным элементом. Однако сегодняшнему российскому человеку, полностью порабощенному имперскими потребностями, независимо от того, имеет ли он верховную власть или находится в низах общества, свободный язык той эпохи должен напомнить счастливое доимперское время, когда Россия была еще славянской страной и жила не имперскими, а своими национальными интересами. Язык петровской эпохи подсказал мне и основной нерв задуманной драмы - трагическую схватку между национальным и имперским, между Алексеем и Петром. Противопоставление того, что ныне в российских имперских националистических кругах, государственных и оппозиционных, стремятся объединить. Впрочем, такая тенденция существовала еще во времена Аксакова и Достоевского. Но принимать империю, принимать "единую
и неделимую" и в то же время отвергать петровские реформы, отвергать Петра, создателя империи - это абсурд. Царевич Алексей был за национальные корни, но он был против империи. Ломоносов писал о Петре: "За великие к Отечеству заслуги он назван отцом Отечества". Да, это так. Петр - отец великой России, отец великого города Петербурга, но это отец, окропляющий алтарь своего божества - Российской империи кровью детей, своих и чужих. Это отец, берущий на себя во имя преображенной России тяжелый грех детоубийства. Характер Петра и тема, безусловно, эпические. "Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат". Однако возможен и иной путь, подсказанный первоначальным замыслом, который явился вновь, когда был накоплен черновой материал, едва умещающийся в несколько пухлых папок. "Великих людей" и "великие события" рассмотреть не эпически, а камерно, через комичное и лиричное. Воссоздать эпоху не из нетленной меди, а из тленной плоти. На эту работу ушло полтора года тяжелого труда, труда, от которого временами я хотел отказаться, разорвав рукопись на мелкие клочки. Такое в более чем двадцатилетней литературной практике случилось со мной впервые. Теперь любят повторять остроумное булгаковское изречение - "рукописи не горят". Можно понять афоризм Булгакове, но можно понять и Гоголя, сжегшего свою мучительницу-рукопись. О духовных силах Гоголя говорить не приходится, но, мне кажется, ему не хватило
самых обыкновенных физических сил, тех сил, которые нужны землекопу или каменщику. И когда в декабре 1985 года я наконец поставил точку, то прежде всего испытал радость человека, тяжело и честно поработавшего. Признаюсь, испытал я и творческое удовлетворение. Я сделал все, что мог, я истратил до конца свои духовные и физические возможности. Пока рукопись не окончена, она беспокоит, как нерадивое или больное дитя, днем ли, ночью ли. Но когда дитя вырастает и крепнет, беспокоишься о нём всё реже, ибо ждут другие, еще хилые или неродившиеся. А на взрослых, которым отдано так много сил и времени, смотришь со стороны и думаешь: "Эти не подведут и не опозорят меня". - Фридрих Горенштейн -
«Детоубийца» - Пьеса (Драма из времён Петра Великого, в 3-х частях, 25-ти сценах), 1985 год
И ненавидят, и любят друг друга царственные отец и сын. У каждого из них своя правота, за каждым - Россия. Где кончается конфликт государственный и начинается противостояние двух страдающих людей? История даёт потомкам пищу для раздумий о судьбах государства.
Фридрих Наумович Горенштейн (18.03.1932г., г. Киев - 02.03.2002г., г. Берлин) - русский прозаик, драматург и сценарист. Во время Великой Отечественной войны, после смерти матери, Фридрих был помещён в детский дом, где переболел полиомиелитом, оставившим после себя лёгкую хромоту. После войны был разыскан родными сёстрами его матери и рос в их бердичевской семье. После окончания средней школы в Бердичеве работал чернорабочим, в 1955 году окончил Днепропетровский горный институт, в 1955-1958 гг. работал горным инженером на шахте в Кривом Роге, затем мастером в тресте «Строймеханизация» в Киеве. С 20 декарбя 1962 по 1 апреля 1964 года учился в Москве на Высших сценарных курсах. Написал много произведений, из которых в СССР был опубликован только один рассказ, который, однако, сделал ему имя, - «Дом с башенкой», в журнале «Юность» в 1964 году. Зарабатывал на жизнь сценарной работой, при этом его имя не всегда значилось в титрах фильмов, когда он выступал соавтором сценария на киностудиях союзных республик. Из семнадцати созданных Горенштейном киносценариев были поставлены семь, среди них: «Солярис» (реж. Андрей Тарковский); «Раба любви» (реж. Никита Михалков); «Седьмая пуля» (реж. Али Хамраев); «Комедия ошибок» (реж. Вадим Гаузнер); «Первый учитель» (реж. Андрей Михалков-Кончаловский); «Без страха» (реж. Али Хамраев), «Щелчки» (реж. Резо Эсадзе). В 1980 году эмигрировал из СССР.
____________________________
Действующие лица и исполнители:
Пётр Алексеевич, Император России - Виктор Коршунов;
Екатерина Алексеевна, Императрица - Татьяна Лебедева;
Алексей Петрович, наследник престола - Василий Бочкарёв;
Мария Алексеевна, сестра Петра Алексеевича - Лилия Юдина;
Евдокия Фёдоровна, бывшая царица, первая жена Петра Алексеевича - Алефтина Евдокимова;
Толстой Пётр Андреевич, начальник Тайной канцелярии - Вячеслав Езепов;
Мария Даниловна Гамильтон, камер-фрейлина императрицы - Светлана Аманова;
Орлов Иван Михайлович, денщик императора - Александр Клюквин;
Ефросинья Фёдоровна, любовница Алексея - Евгения Дмитриева;
Глебов Степан Богданович, любовник Евдокии Фёдоровны - Сергей Тезов;
Румянцев Александр Иванович, капитан гвардии - О.К. Куценко;
Князь Мещерский, поручик гвардии - А.Ю. Белый;
Кикин Александр, чиновник Адмиралтейства - Владимир А. Cафронов;
Вяземский Никифор Кондратьевич, учитель Алексея Петровича - Александр Потапов;
Иван Афанасьев, слуга Алексея Петровича - К.В. Дёмин;
Анна Кремер, экономка фрейлины Гамильтон - Людмила Суворкина;
Катерина Терновская, горничная фрейлины Гамильтон - Клавдия Моисеева;
Василий Семёнов, конюх - Пётр Складчиков;
Феофан Прокопович, архиерей псковский - Евгений В. Самойлов;
Яков Игнатов, протопоп, духовник Алексея - Г.Ю. Оболенский;
Феофилакт Шапский, шут, он же обер-палач - Алексей Анохин;
Аксинья Трофимова, шутиха - Галина Микшун;
Граф Шенборн, австрийский вице-канцлер - Н.А. Верещенко;
Дольберг, референт-докладчик австрийского императора Карла VII - Георгий Куликов;
Вайнгард, секретарь неаполитанского вице-короля - В.А. Дубровский;
Австрийский офицер - В.И. Гринник;
- а также - солдаты, шуты, скоморохи, слепцы, палачи - артисты Малого театра, вокально-драматического состава и студенты Театрального училища им. М.С. Щепкина
Режиссёр-постановщик (театр) - Владимир М. Бейлис.
Художник - Эдуард С. Кочергин.
Композитор - Дмитрий В. Гнутов.
Режиссёр (театр) - Александр И. Шуйский.
Иллюстрации:
- Ф.Горенштейн
- В.Коршунов (в роли Петра Алексеевича), В.Бочкарёв (в роли Алексея Петровича)
- Т.Лебедева (в роли Екатерины Алексеевны), В.Коршунов (в роли Петра Алексеевича), С.Аманова (в роли Марии Гамильтон)
P. S.:
Приступая к работе над драмой петровского времени, я не ощущал тяжести материала. Наоборот, его обилие и разнообразие манили. Попавшая мне первоначально в руки книга исторических очерков петровского времени Михаила Петровича Семеновского содержала такое обилие характеров, сюжетов, идей, что, казалось, при моем многолетнем профессиональном опыте драматурга, ею одной можно было ограничиться. "Оставим великих людей, - советовал Семеновский, - для них есть историки патентованные. Сойдемся возможно ближе с мелким людом того времени. Ведь эта "мелочь", эта забытая историками толпа - основание картины, ведь без нее она мертва, она не имеет смысла." Это был дельный и мудрый совет - показать переломную для России и для всей Европы эпоху Петра через "винтики", через простой люд. Такой подход был свеж и не затоптан многочисленными историческими и художественными писаниями. Вдохновленный таким своеобразным решением, подсказанным мне человеком опытным и авторитетным, я отважно бросился в пучину
своего замысла, рассчитывая закончить работу в два-три месяца. Увы, удачный замысел был погублен тем, кто его породил, то есть М.И. Семеновским и его книгой. Точнее не текстом, а многочисленными сносками, комментариями, справочным материалом, все более усложняющим, тормозящим ясный, динамический текст.
Напрасно я пытался уверить себя не уклоняться слишком далеко, напрасно вспоминал, что М. Булгаков писал о Пушкине, оставив самого Пушкина за сценой. Лишь в конце спектакля через сцену проносят некоего, загримированного под Пушкина, смертельно раненого и потому бессловесного. Нет, у меня с "бессловесным" Петром ничего не вышло. Мой Петр, вопреки авторскому замыслу, решительно вышел на сцену, и мне пришлось идти путём, хоть и не своеобразным, но достаточно тернистым. Комментарии Семеновского увели меня к многочисленным книгам о петровской эпохе. Сочинения Крекшина, дневники и записки Нащокина, Гордона, Штелина, Феофана Прокоповича, ставшего одним из действующих лиц моей драмы. Дальше - больше. Толстые тома Голикова, Устрялова... Остановиться было невозможно. Минули запланированные три месяца, минуло полгода... Ключевский и особенно Соловьев внесли стройность в прочитанное, больше материал не лежал грудой интересных, но пестрых фактов; смутно замелькали какие-то сюжеты, какие-то начала и концы, пока ещё многочисленные, друг другу противоречащие. Однако перелом наступил лишь после работы над письмами Петра, Алексея и прочих действующих лиц, ибо письма - это уже не история, а литература со своим стилем, сюжетом, языком. Язык петровской
эпохи помог мне преодолеть отчаянное сопротивление исторического материала, русский язык, наполненный украинизмами, точнее славянизмами. Говорили: приклад, а не пример; кут, а не угол; николи, а не никогда... Это был язык ещё не cтандартизованный, не оболваненный государственной бюрократией и не опошленный с другого конца блаnным жаргончиком второй власти - криминального элемента, который стремится подчинить себе в России всё, что осталось не подчиненным
власти государственной. Но в петровскую эпоху разбойники ещё говорили на таком же поэтическом языке, как и вельможи. Впрочем, может, язык петровской эпохи был слишком необработан, фольклорен, может, он требовал известного обновления и обогащения, может, на языке этом еще нельзя было написать "Евгения Онегина".
Вершины своей язык достиг в пушкинское время, время гармонии меж фольклорным и культурным элементом. Однако сегодняшнему российскому человеку, полностью порабощенному имперскими потребностями, независимо от того, имеет ли он верховную власть или находится в низах общества, свободный язык той эпохи должен напомнить счастливое доимперское время, когда Россия была еще славянской страной и жила не имперскими, а своими национальными интересами. Язык петровской эпохи подсказал мне и основной нерв задуманной драмы - трагическую схватку между национальным и имперским, между Алексеем и Петром. Противопоставление того, что ныне в российских имперских националистических кругах, государственных и оппозиционных, стремятся объединить. Впрочем, такая тенденция существовала еще во времена Аксакова и Достоевского. Но принимать империю, принимать "единую
и неделимую" и в то же время отвергать петровские реформы, отвергать Петра, создателя империи - это абсурд. Царевич Алексей был за национальные корни, но он был против империи. Ломоносов писал о Петре: "За великие к Отечеству заслуги он назван отцом Отечества". Да, это так. Петр - отец великой России, отец великого города Петербурга, но это отец, окропляющий алтарь своего божества - Российской империи кровью детей, своих и чужих. Это отец, берущий на себя во имя преображенной России тяжелый грех детоубийства. Характер Петра и тема, безусловно, эпические. "Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат". Однако возможен и иной путь, подсказанный первоначальным замыслом, который явился вновь, когда был накоплен черновой материал, едва умещающийся в несколько пухлых папок. "Великих людей" и "великие события" рассмотреть не эпически, а камерно, через комичное и лиричное. Воссоздать эпоху не из нетленной меди, а из тленной плоти. На эту работу ушло полтора года тяжелого труда, труда, от которого временами я хотел отказаться, разорвав рукопись на мелкие клочки. Такое в более чем двадцатилетней литературной практике случилось со мной впервые. Теперь любят повторять остроумное булгаковское изречение - "рукописи не горят". Можно понять афоризм Булгакове, но можно понять и Гоголя, сжегшего свою мучительницу-рукопись. О духовных силах Гоголя говорить не приходится, но, мне кажется, ему не хватило
самых обыкновенных физических сил, тех сил, которые нужны землекопу или каменщику. И когда в декабре 1985 года я наконец поставил точку, то прежде всего испытал радость человека, тяжело и честно поработавшего. Признаюсь, испытал я и творческое удовлетворение. Я сделал все, что мог, я истратил до конца свои духовные и физические возможности. Пока рукопись не окончена, она беспокоит, как нерадивое или больное дитя, днем ли, ночью ли. Но когда дитя вырастает и крепнет, беспокоишься о нём всё реже, ибо ждут другие, еще хилые или неродившиеся. А на взрослых, которым отдано так много сил и времени, смотришь со стороны и думаешь: "Эти не подведут и не опозорят меня". - Фридрих Горенштейн -
 |
 |
 |
 |
|
 |
   |
|
|
|
 |
|
|
|
|
 |
|
|
|
|
