Толстой Л - Хаджи Мурат (Лазарев, Кулик, Волынцев, Шапошникова, Кацынский, зап. 1970)

Л. Н. Толстой
ХАДЖИ-МУРАТ

Инсценировка Ф. Арского

Действующие лица и исполнители:
Ведущий К. Вахтеров
Хаджи-Мурат А. Лазарев
Князь Чернышев В. Осенев
Юсуф В. Кулик
Шамиль Ю. Волынцев
Бата Д. Бородин
Садо В. Зозулин
Хан Магома В. Горелов
Княгиня В. Леоненко
Генерал В. Соловьев-Всеволодов
Княжна Л. Шапошникова
Воронцов-отец Е. Велихов
Адъютант А. Кузнецов
Воронцов-сын А. Иванов
Полторацкий А. Кацынский

В эпизодах — артисты московских театров
Режиссер А. Ильина

Начало, самые первые годы XX столетия — напря¬женный и во многом мучительный период в жизни и творчестве Льва Николаевича Толстого. Время создания гениального обличительного романа «Воскресение», драмы «Живой труп», повести «Хаджи-Мурат».
Это и время все углубляющихся противоречий философских и творческих позиций великого писателя. Толстой-вероучитель страстно верит в возможность искупительного «страдания на миру», «любви во спасение», проповедует «бога внутри нас». Толстой — «совесть России», мощный и зоркий талант — беспощадно разоблачает «людоедский строй», «разбойничье царство» самодержавно-бюрократической империи Российской.
Он будет отлучен от церкви, предан анафеме со всех амвонов, а потом решительно порвет со «своим кру¬гом», уйдет от привилегий и удобств, которых мучительно стыдился, как и герой «Живого трупа» Федя Прота¬сов. Смерть его — осенью 1910 года —поразит Россию и читающую Европу. Загадочная, внезапная, она станет фактом не только индивидуальной человеческой судьбы.
Возникает громадный интерес к обстоятельствам его последних лет и дней, напряженно будут перечитываться «Крейцерова соната», «Исповедь», «В чем моя вера». Появится на сцене «Живой труп», в печати — «Хаджи-Мурат»...
Вспомнится его гневное «Не могу молчать!», сказанное миру в то время, когда никакие каноны собственно¬го учения о всепрощении не смогли примирить его с виселицами и организованными для массовых убийств палаческими армиями карателей.
Таким «не могу молчать» стал и создававшийся с большими перерывами (1896—1898 и 1901—1904) «Хаджи-Мурат». Больше сорока лет отделяют период служ¬бы молодого Толстого на Кавказе, когда он часто слышал имя легендарного горца, от времени текстуального оформления «кавказской повести». Но читателю кажется, что все происходящее услышано, увидено и описано очевидцем, непосредственно участвовавшим в событиях.
Творческая история «Хаджи-Мурата» сложна и до сих пор находит все новые истолкования, Это был непрекращающийся процесс страстной борьбы Толстого — мыслителя и проповедника — с самим собой — могучим художником-реалистом. Замысел «преследовал» его, не давал покоя, Бывали периоды, когда он совсем оставлял работу над повестью, не в силах побороть в себе «стыд» за такое «баловство», когда он горячо укорял себя в дневниках и письмах за «слабость». Десять ре¬дакций, каждая из которых чем-нибудь не удовлетво¬ряла писателя, вылились в лаконичный, сжатый, емкий рассказ о человеческом мужестве, энергии, простоте и бесстрашии.
Пафос этой небольшой повести— в восхищенном любовании жизненной силой, стойкостью, чертами личности, весьма далекой от придуманного, фальшивого идеала христианского страстолюбца. В «Хаджи-Мурате» Толстой-художник одержал великолепную победу, хотя, как признавался он, бывало ему «совестно» и приходилось работать «от себя потихоньку».
Известен любопытный эпизод из истории создания повести. Первый набросок ее был сделан Толстым летом 1896 года. Когда один из его знакомых задал пи¬сателю вопрос, чем он был занят в это время, произошел довольно забавный случай. Толстой, которому было 68 лет, повел себя неожиданно по-мальчишески. Он, вспоминает собеседник, «совсем сконфузившись, шепотом, чтобы никто не слыхал, приблизившись ко мне и вместе с тем с заблестевшими глазами, сказал: «Я пи¬сал «Хаджи-Мурата». Это было сказано тем тоном, каким школьник рассказывает своему товарищу, что он съел пирожное: он вспоминает испытанное наслаждение и стыдится признаться в нем!..»
Хаджи-Мурат — не легендарное, а действительное лицо. Как и почти все герои повести. В 40-х — 50-х годах прошлого столетия он был крупнейшим после духовно¬го и светского правителя кавказских магометан (имама) Шамиля военным деятелем, наибом (наместником), «знаменитым своими подвигами» в захватившей Аравию и Чечню (области Дагестана) «священной» войне против «русских собак» — колонизаторов. Жестокая политика правительства Николая Первого на Кавказе вынудила местное население присоединиться к «хазавату» (войне-резне).
Толстой, ненавидевший всякое проявление насилия, сочувствует и «доброму, мирному народу», и гибнущим в этой войне простым русским солдатам. Объективно колонизация Кавказа, проводившаяся необычайно жестокими методами, вела к положительному историческому результату —присоединению Кавказа к России. Толстой становится в этой повести на неисторично-пацифистскую позицию, осуждая и «татар», и русских.
Хаджи-Мурат, не раз переходивший к русским, имел с Шамилем кровную вражду и объективно не однажды может быть назван «предателем». Писатель показывает своего героя душевно тонким, сложным человеком, од¬нако «оправдание» вовсе не входит в его намерение. Среди почти 100 персонажей повести Хаджи-Мурат иг¬рает исключительную роль вовсе не по причине какого-то отвлеченного идеального «правдоискательства».
Это человек не просто смелый, ловкий, не только джигит. Хаджи-Мурат — человек несгибаемого мужества, силы, энергии, жажды жизни, честолюбивый и на самом деле ни разу не сдавшийся. Но, в конечном счете, он погибает потому, что «поддался» совершенно обыч¬ному чувству — желанию освободить семью, оставшуюся заложником у Шамиля. Толстой показывает своего «любимого героя» (вопреки традициям, отнюдь не мечтателя, а практика) жертвой деспотизма. Хаджи-Мурат как бы между двух огней — Шамилем и Николаем Первым.
Однажды писатель упомянул об «английской игрушке» (кинетоскопе), показывающем «с той и другой сто¬роны» предмет. Вот так он рассказывает и о своем ге¬рое, не боясь ни резких, мрачных теней, ни внезапных ослепительных отблесков света. «Детски простодушная улыбка» Хаджи-Мурата вызывает непреодолимую симпатию к этому «извергу, разбойнику». Глубоко трога¬тельны его опасения за жизнь семьи, понятна осторожность.
Великолепны мастерские детали поведения, развенчивающие фальшивое величие обоих «столпов веры» — и Николая, и Шамиля. За «безжизненным взглядом» Николая, за «каменным лицом» Шамиля нам открываются и комическая жалкость, и ограниченность, и не¬лепые капризы властителей, в чьих руках судьбы сотен тысяч людей, судьбы стран и народов.
Жертвой этой жестокой игры самолюбий и характе¬ров, выливающейся в реальную политику, становится и Хаджи-Мурат, не раз вызывающий в памяти писателя изуродованный, но так и не сдавшийся человеку куст цветка «татарина». «Точно вырвали у него кусок тела, вывернули внутренности, оторвали руку, выкололи глаз. Но он все стоит и не сдается человеку, уничтожившему всех его братий кругом его. «Экая энергия! — подумал я. — Все победил человек, миллионы трав уничтожил, а этот все не сдается».
Картина гибели героически защищавшегося до последней минуты и так и умершего, не сдавшись, Хаджи-Мурата написана с исключительной силой. Она снова вызывает в памяти писателя символический образ энер¬гии и силы раздавленного куста репейника, стоявшего среди перепаханного поля.
Среди созданных гениальным талантом Л. Н. Тол¬стого художественных образов Хаджи-Мурат стоит осо¬бняком. И не только потому, что это единственный «иноверец» среди его героев. Но и потому, что в его нравственном облике, как в фокусе, сочетаются те черты, против которых безуспешно боролся Толстой-проповедник. «Давнишняя кавказская история» действительно «победила» писателя, став художественным символом человеческой несгибаемости и мужества.
М. Бабаева