Винокуров Евгений - Стихотворения (чит.автор)

ГЛУБИНА ЗАЛЕГАНИЯ
Евгений Винокуров
(1925)

СТИХОТВОРЕНИЯ
Читает автор

Сторона 1

Пишите кровью
Соловей
Ремесло
Ученик
Дуэль
Яков Бёме
Страж
Грек
Танец пылинок
Фургон военторга
Хороший человек
Будни
Чай
Балаган Беатриче
Заломила руки Саломея...
На улице
Жар-птица

Сторона 2
Характер
Жена

Из цикла «Старина»
Скоморохи
Казнь

Из цикла «Восток»
Одна
Дервиши

Из цикла «Эллада»
Диоген
Пифагор
Прометей
Тертей
Я когда-нибудь снимусь над молом…
Провинция
Начинающий
Что ж, их жалейте...
Колодец
Это странное чувство свободы
Простите мне, стихи, что я кормился вами...
Соблазн опять велик задуматься глубоко...

Звукорежиссер Ф. Узбекова Редактор Н. Кислова Художник В. Барышников Фото А. Зуева

...Книга Евгения Винокурова «Синева» мне очень понравилась свежестью и оригинальностью.
Борис Пастернак

Есть поэты, которых стоит прочитать один раз — и достаточно: при перечитывании уже не найдешь в них ничего нового,
Есть Поэты, которых стоит перечитывать: каждый раз в них будет открываться что-то новое.
Таков Евгений Винокуров. Он прост по форме изложения, да¬же иногда прикидывается простоватым, но в нем есть глубинная сложность внутренней культуры. Перед нами встает человек, который много видел в жизни и кровь, и слезы, и пот, человек, который в мир пришел, «чтоб мыслить и страдать и, человек, который не пренебрег духовным наследием человечества и про¬чел немало книг не для развлечения, а для попытки разобраться в том, что называется жизнью.
Винокуров сразу начал с очень хороших стихов. Его первая подборка в «Смене» вышла с предисловием И. Эренбурга, большого знатока поэзии, и сразу привлекла общее внимание. Военные стихи Винокурова отличались отсутствием слезливой сусальности и вместе с тем были лишены намека на бутафор¬ский лжегероический пафос. Юношеский романтизм был, но он был одет в колючую, пробитую пулями серую шинель реальности.
Помню, как Винокуров читал стихотворение «Гамлет» на Совещании молодых писателей в 1951 году. Чтение это вызвало буквально потрясение своей неприкрашенной суровостью и фи¬лософским, задевающим самые недра души поворотом в конце. Поворот в конце этого стихотворения был и поворотом в судьбе советской поэзии —- от риторических ходуль к смелости ступить на не воображенную, а существующую почву полной ступней.
Многие поэты, выдвинутые войной, растерялись в мирное время перед лицом комплекса новых,
непредугаданных проблем. Столько поэтических деревьев завяло, усохло, а то и рухнуло. Опасность засыхания была и у Винокурова — одно время листва его поэзии как-то поблекла, пожухла: недоставало грозовой влаги войны.
Но настоящая поэзия — это то дерево, которое даже в засуху своей кроной, как магнитом, вытягивает из небес спасительный дождь, не предполагаемый погодой. Таким спасением для Вино¬курова было погружение в философию, в историю. И когда, погрузившись в достижения мирового опыта, он снова сопри¬касался с новой, уже непохожей на времена молодости действи¬тельностью, то она не пугала, не повергала в растерянность, ибо была освещена историческими ассоциациями и, следователь¬но, не чужая.
Выходила книга эа книгой, и ветви поэзии Винокурова крепчали, поднимались ввысь, в небо, ловя падающие в ник звезды, а корни устремлялись в другое, невидимое черное небо земли.
Лирического героя стихов Винокурова нельзя абсолютно отождествлять с автором — в эту ошибку порой впадают некото¬рые критики. Иногда, говоря от первого лица, Винокуров не то чтобы исповедуется, в искусно играет написанного им персо¬нажа — этакого бытового человека, вроде бы ничего не желаю¬щего от жизни, кроме уюта и тишины. Сам Винокуров
проявляется в лирическом герое тогда, когда, ценя преимущество тишины перед суматошным шумом псевдосовременности, он тем не менее «ищет бури, как будто в буре есть покой». Но бурю эту Винокуров видит не в мелодраматическом разрывании ру¬бах на груди, а в приглушенной некрикливой обыденности, выражение «буря в стакане воды» давно стало нарицательным для изображения фальшивых страстей, но ведь буря может быть внутри простой слезинки, которую не способен разложить на составные части даже такой мастер рассекания форм, как Пикассо. Я бы сказал, что главная тема Винокурова — это трагедийность обыденного. Недаром ои сказал; «Трагическая тень лежит под каждою травинкой в поле».
Вместе с тем ощущение трагичности бытия никогда не приво¬дит Винокурова к поверхностному кокетливому пессимизму. В пессимизм ему не дает впасть и здоровая рабочая основа его характера, и подлинная культура, равно несовместимая, как с безнадежным взглядом на мир, так и с розовым бодряч¬кизмом. Винокуров — полноценный человек, и поэтому, как поэт, лишен неплодотворного ощущения неполноценности.
Винокуров почти не выступает с чтением своих стихов: между тем, на мой взгляд, читает стихи он прекрасно, и его пластинка доставит радость друзьям поэзии. И так же, как его стоит перечи¬тывать, так его стоит и переслушивать много раз.
Евгений Евтушенко

Я уважаю редкую и завидную удачу Винокурова: безукориз¬ненное совпадение предмета, который он имеет в виду, и слово, которое он говорит, точно впопад, без расточительных затрат многословия. Дисциплина его языка такова, что между сутью вымысла и облекающей ее формой нет неопрятного зазора пустоты.
Художник всегда подлежит мощной диктовке пространства, звездопаду сторонней музыки, от которого некуда спрятать голову. В этом поединке исполнитель не всегда поспевает за указкой великого дирижера. Муза же Винокурова явно ладит с повелевающим смыслом, воплощая его в безошибочный звук. Мне кажется, что он чужд разлада с желаемым и еще до склона лет, до тютчевских седин, решил задачу, заданную его таланту, приводя ее к единственно правильному ответу в пределах каждого стихотворения.
Винокуров, разумеется, взрослел и менялся по мере жизни, но его младость и зрелость, мальчик в шинели и маститый поэт, трогательно и чудесно схожи меж собой и не пребывают в разлуке. Он сразу преуспел в доказательстве задиристо приметного своеобразия, на том стоит и тем легок для памяти. Его именем называем мы не только человека, известного уму и родимого сердцу, но и целую отвлеченную громоздкость — самостоятельную грамматику, особый штиль речи: рассуждать о возвышенном на уровне земли с ее травой, суглинком и житьем-бытием сограждан. Этот способ стихосложения дерзит сладкой для слуха витиеватости пиитов и самоотверженно не ищет выгоды быстрого успеха. Водится за Винокуровым и еще одна доблесть: его замкнутая сосредоточенность на прямой це¬ли поэтического труда, решительная несклонность к эстраде, прочно повенчавшей в наше время поэзию и ее почитателей. Стихи Винокурова в меньшей мере собственность слушателей, чем пристальных и вдумчивых читателей, и эта старинная принадлежность кажется мне достойной и чистой.
Я всегда помню и упоминаю, что Винокуров приходился мне учителем, с тем большей благодарностью, что, пестуя мое ученичество, он вовсе не ждал и не просил моего уподобления ему, поощряя лишь несходство и независимость, подобающие человеку.
Я радуюсь всем его удачам и накликиваю их во множестве на его голову вместе с вдохновенном и здоровьем. Я приношу Евгению Винокурову мои почтительные поздравления — сама по себе и от имени всех его учеников, которых у него столько же, сколько читателей.
Белла Ахмадулина