Антология поэзии Русского Зарубежья - Вернуться в Россию стихами (вып. 1) - Человек начинается с горя (А.Свенцицкий, В.Маратов, С.Яковлев, реж. А.Николаев, 1989)

Вернутся в Россию стихами

антология поэзии русского зарубежья

пластинка 1

ЧЕЛОВЕК НАЧИНАЕТСЯ С ГОРЯ

Сторона 1
И. БУНИН (1870— 1953)
У птицы есть гнездо, у зверя есть нора…
Только камни, пески, да нагие холмы…
Ночью а земном сяду, постоял вдалеке…
Ночь

К. БАЛЬМОНТ (1867 — 1942)
Минута
Примирение
Разлучность
Кто?
Лесной царевне — Литве

3. ГИППИУС (1869 — 1945)
Домой

В. ИВАНОВ (1879 - 1949)
«То жизнь — иль сон предутренний, когда…

ДОН-АМИНАДО (1888— 1958)
Уездная сирень
.Читает Анатолий Свеницкий

САША ЧЕРНЫЙ (1880 — 1932)
Ночные ламентации

В. КОРВИН-ПИОТРОВСКИЙ (1891 — 1966)
Еще не гляди, точно знаю…

Г. ИВАНОВ (1894 — 1958)
Не было измены. Только тишина....
Белая лошадь бредет бел упряжки.,.
Читает Вадим Маратов

Сторона 2

А. ЭЙСНЕР (1905 — 1984)
Надвигается осень. Желтеют кусты...

В. НАБОКОВ (1899 — 1977)
Поэты
Бывают ночи: только лягу…
Читает Вадим Маратов

Г. АДАМОВИЧ (1894 — 1972)
Ну вот и кончено теперь. Конец…
За слово, что помнил когда-то...

Н. ЕВСЕЕВ (1891 — после 1966)
Иноходец был резвый, горячий...

Е. ХОДАСЕВИЧ (1886 — 1939)
Из дневника
Окна во двор

С МАКОВСКИЙ (1877 — 1962)
Не может быть, чтоб этот мир трехмерный...
Непокоряйся искушенью…

И.. ОЦУП (1894 - 1958?)
Не диво — радно: над океаном…

А. НЕСМЕЛОВ ( 1891 – 1945)
В затонувшей субмарине
Читает Сергей Яковлев

Наряду с прозой, балетом, драматическим и изобразительным ис¬кусством, поэзия — одна из наиболее значительных частей художественной культуры русского запада, шире — русского зарубежья, ибо представители русской культуры были и есть и на Дальнем и на Ближнем Востоке, и даже в Африке и а Австралии.
Конечно, после революции большая часть поэтов осталась в России и разделила с ней ее трагедию и драму. Но даже если взять только первую волну эмиграции (приблизительно до 1927 года), то уже к ней будет относиться большое число крупных поэтических имен: II. И. Минский, К. Льдов, В. Иванов, К. Бальмонт, Д. Мережковскии, 3. Гиппиус, И. Бунин, Саша Черный, Дон-Аминадо, П. Потемкин, В. Ходасевич, Г. Иванов, Г. Адамович, Н. Оцуп, Д. Бурлюк, И. Северянин. М. Цветаева... Уже за рубежом засветятся литературные имена В. Набокова, Н. Берберовой, И. Одоевцевой. А. Несмелова, А. Присмановой, В. Лебедева, В. Смоленского, Б. Поплавского, Л. Червинской и многих других. Только до нас их свет, как от далеких звезд, начинает доходить лишь сейчас.
Одни оказались за границей еще до революции, другие бежали от ее ужасов, третьи (например. Северянин в Эстонии) были отрезаны после¬военными границами 1918 года, четвертые, как М. Цветаева, уезжали для воссоединении семьи, пятые были депортированы... Большая группа писателей до 1924 года находилась с советскими паспортами в Берлине (недаром В. Ходасевич назвал его «мачехой российских городов»), но не все захотели или смогли вернуться, как А. Белый. И. Эренбург или А. Толстой. Против некоторых а СССР началась клеветническая кампания. Ходасевичу, например, не пролонгировали за границей паспорт в декабре 1924 года, а ехать в СССР для прохождения унизи¬тельной проверки на лояльность и опровержения нелепых обвинений своих бывших учеников-пролеткультовцев он отказался.А потом, была вторая волна эмиграции (и 1939 — 1945 гг.), которая в литературном плане слилась с русской молодежью зарубежья — с теми, кого увезли детьми или родили уже за границей: А. Штейгер,
Б. Нарциссов, И. Кнорринг, И. Чиннов, О. Анстей, И. Елагин, Н. Моршен и др. К 1950 году в большинстве своем они окажутся в США.
А потом еще — в застойные 1970-е годы третья волна И. Коржавин. Д. Бобышев, Ю. Кублановский и др.), блещущая нобелевским блес¬ком поэзии И. Бродского.
Хотя уже к концу 1920-х годов количество русских за пределами России исчислялись несколькими миллионами и жили они большими колониями (например, свыше 400 тысяч человек а Шанхае и в Париже), писателей-эмигрантов уже в первые годы охватил страх невозможности длительного самостоятельного существования литературы вне родины (прецеденты Овидия, Данте. Мицкевича, Гейне, Тютчева, Тургенева, Герцена, почти всей немецкой литературы после 1933 года не утешали и не убеждали их). Они не верили, что им удастся вдали от основной массы соотечественников сохранить и развить родную речь, что можно, не видя постоянно быта и природы родной страны, писать на равных с поэтами России. Отсюда их установка на сохранение традиций чистоты и ясности языка классической литературы, что как культурное достояние можно было бы передать новым поколениям в случае по¬литических перемен. Ах, если бы они знали, что до этих перемен доживут только единицы! В то время как в России творили новый язык Маяковский,. имажинисты, конструктивисты и прочие провинциальные новаторы, даже молодые поэты-эмигранты писали традиционными раз¬мерами, используя из новых форм только метры, введенные их кумиром — трагически погибшим в 1921 году И. Гумилевым. Особняком стояла М. Цветаева с её усложненным синтаксисом и звуковыми экспериментами. И это, наряду с чуждой русскому зарубежью индивидуально-личностной тематикой, трудным характером, а также особым политическим положением вследствие работы мужа в «Союзе возвращения на родину» и его связи с советской разведкой, делало её су¬ществование в литературной среде все более и более невыносимым.

Тематика стихов русских зарубежных поэтов может показаться узкой. Конечно, очень много стихов о России, её прошлом и настоящем, о тоски по родине, по русской природе, обычаям. Не меньше стихов о безрадостной жизни на чужбине (для большинства она мало отличалась от жизни социальных низов Берлина. Парижа. Шанхая или Нью-Йорка), об одиночестве, о безбытничестве, отчаянии, безумье. В стихах поэтов может попасться один и тот же навязчивый, бредовый образ, например, белой лошади. Это уже не апокалипсический «конь предвестник смерти, прошедший по стихам символистов, и не белый конь - символ белой гвардии, а белая кобылa — знак бедной, нищей эмигрантской жизни, знак беды. Поэтам старшего поколении, не утратившим традиционной веры и находившим в ней силы духа, не раз приходилось обращаться к отчаявшимся с призывом сохранять престиж жизни, веру в её божественный смысл.
Казалось бы, в том положении, которое они избрали или в котором оказались, можно было вы ожидать обилие политических, гражданских стихов ( на что, кстати, рассчитывали некоторые политики и тенденциозные политики). Между тем поэзия русского зарубежья, независимо от демократических, монархических или иных убеждений её творцов, по преимуществу, поэзия глубоко личная, интимная. По наблюдениям критиков (а наиболее известные из них — Г. Адамович, Ю. Терапиано, Ю. Иваск, . Струве), «лица необщее выраженье» русская зарубежная муза приобрела благодаря таким чертам, как приглушенность тона, антидекларативность, стремление высказать «свое главное» простои точно, тревога за судьбу человека в корыстном, технизированном, жестоком, скоростном мире, мечта о возможном братском отношении, о милосердии, о любви, о поиске утраченного или нового Бога... В грустной тишине еще слышнее был «сердца непонятный стук» (Н. Оцуп), без семьи народной еще тяжелей был разрыв родственных, дружеских и любовных уз, «гордый опыт бездомности»

(Л. Червинская).

Это не значит, конечно, что русские зарубежные поэты были в стороне от политической жизни России и Европы. И. Елагин, например, вторя Мандельштаму («За гремучую доблесть грядущих веков»»), писал о том, что человек стая жертвой преступных социальных идей («Знаю, не убьет меня злодей...»). И. Чинное в стихотворении «О Воркуте, о Венгрии ( — о чем?)...», как бы отвечая на недоуменный вопрос, решительно сравнил по бесчеловечности преступления фашизма, сталинизма и американской военщины. А. Н. Берберова, не обольщенная в недолгой и ненадежной хрущевской «оттепелью», писала соблазненным на родину: «А вы продолжайте бодрым маршем шагать повзводно, козыряя старшим» (в стихотворении «Я остаюсь»).
Рождение поэта — чудо. Рождение поэта на чужбине — чудо вдвойне. Как жизнь без воздуха и пищи. Самый крупный поэт «русского Китая» А. Несмелов сравнил свою колонию с затонувшим судном. Но новый поэт не только возник и выжил, но и отстоял свою творческую независимость. Отвергая приписывавшуюся ему участь подражателя советской поэзии 1920-х годов, он писал:

Образ рабский, низколобый
Отрыгнет поэт, отринет,
Несгибаемые души
Не снижают свой полет.
Но поэтом быть попробуй
В затонувшей субмарине,
Где печать свою удушье
На уста тебе кладет.

Поэты диаспоры за много десятков лет могли культурно ассимили¬роваться, перейдя на иной язык, подобно В. Набокову (в прозе) или В. Перелешину, и служить другому. пароду. Однако в целом русская зарубежная поэзия не только выжила, но и возвращается, на .родину, обогащенная опытом зарубежной поэзии. Так, Г. Иваном, В. Смоленский и Б. Поплавский явно испытали влияние немецкого экспрессионизма, а И. Елагин — американской поэзии. возможно, кое-что из поэзии рус¬ского зарубежья доходило до советских поэтов и раньше. .Во всяком случае в советской послевоенном поэзии можно услышать тихую, человечную, милосердную интонацию в исповедально-искренних стихах поздних Заболоцкого и Пастернака, в стихах В. Соколова, Е. Вино¬курова и А. Кушнера. Но подлинный синтез, слияние всех течений русской поэзии XX века еще впереди, когда до читателей и поэтов дойдут все лучшие образцы как потаенной советской, так и русской зарубежной лирики.
«Последний поэт России»,каким он считал себя. Георгий Иванов писал в «Дневника»: «Вернуться в Россию стихами.», т. е. — хотя бы стихами. Та же мечта в другом стихотворении. «Я вернусь –отраженьем — в Потерянном мире». Сейчас уже многие русские зарубежные поэты вернулись к нам не знающем границ отраженьем поэтического неба. И пусть, в их стихах немало трагизма горечи, отчаянья, убийственной самоиронии, а, иногда даже в беспощадной отповеди добровольному изгнанничеству (несмотря на «письма от мертвых друзей» из России и страшные слухи, расползающиеся адовыми кругами). Поэзию обогащают любые истинные чувства. Как писал Игорь Чиннов.









Наряду с прозой, балетом, драматическим и изобразительным ис¬кусством, позвял — одна ив наиболее значительных частей художествен¬но!, культуры русского запада, шире — русского зарубежья, ибо пред¬ставители русской культуры были и есть и на Дальнем и на Ближнем Востоке, и даже в Африке и в* Австралии.
Конечно, после революции большая часть поэтов осталась в России И разделила с ней ее трагедию и драму. Но Даже если ваять только первую волну «миграции (приблизительно до 1927 года), то уже к ней будет относиться большое число крупных поэтических имен: Н. Минский, К. Льдов, В. Иванов, К. Бальмонт, Д. Мережковский, 3. Гиппиус, И. Бу¬нин, Саша Черный, Дон-Аминадо/П. Потемкин. В. Ходасевич, Г. Иванов, Г.* Адамович, Н. Оцуп, Д. Бурливк, И. Северянин, М. Цветаева... Уже за рубежом засветятся литературные имена В. Набокова, Н. Берберовой, .Я. Одоевцевой, А. Несмелова, А. Приемановой, В. Лебедева, В. Смолен-ского. Б. Поплавского, Л. Червннской и многих других. Только до вас их свет, как от далеких звезд, начинает доходить лишь сейчас. * Одни оказались за границей еще до революции. Другие бежали от ее ужасов, третьи (например. Северянин в) Эстонии) были отрезаны поглс-военными границами 1918 года, четвертые, как М. Цветаева, уезжали для воссоединения семьи, пятые были депортированы... Большая группа писателей до 1924 годя находилась с советскими- паспортами я Берлине (недаром В. Ходасевич назвал его «мачехой российских городов»), ио не все вахотеля или смогли вернуться, как А. Белый, И.' Эренбург или А. Толстой. Против некоторых в СССР началась клеветническая-нхмалиия. В. Ходасевичу, например, не пролонгировали за границей .пас¬порт в декабре 1924 года, а ехать в СССР-для прохождения * унизи¬тельной проверки на лояльность и опровержения нелепых обвинений своих бывших учеников -пролетку льтовцев он отказался.
А потом была вторая волна эмиграции (в 1939 —1945 гг.}, которая в литературном плане слилась с русской молодежью зарубежья — с те¬ми, кого увезли детьми или родили уже аа границей; А. Штейгер, Б. Нарциссов, И. Киорркнг, И. Чинное. О. Лясгей, И. Елагин, Н- Мор¬щен и Др. К 1950 году в большинстве своем они окажутся в США.
А потом еще — в застойные 1970-е годы — третья1'волна ill. Кор ж л вин, Д. Бобы те в. Ю. К убл внове кии и др.), блещущая нобелевским блес¬ком поэзии И. Бродского.
Хотя уже к концу 1920-х годов количество русских аа пределами России исчислялось несколькими миллионами и жили они большими колониями (например, свыше 400 'тысяч человек в Шанхае и в Париже), пне отелей-эмигрантов уже в первые годы охватил страх невозможности длительного самостоятельного существованил литературы вне родимы
(прецеденты Овидия. Данте, Мицкевича. Гейне, Тютчева, Тургенева, Герцена, почтя всей немецкой литературы после 1933 года ие утешали н не убеждали их). Оин не верили, что им удастся вдали от основной массы соотечественников сохранять н развить родную речь, -что можно, не видя постоянно быта и природы родной с граны, писать на равных с поэтами в России, Отсюда пх установив на сохранение традиций, чи- • стоты и ясности языка классической, литературы, что как; культурное достояние можно было бы передать новым поколениям в случае по¬литических перемен. Ах, если бы оин зияли, что 'до этих перемен Доживут только единицы! В то время как в России тПорнли новый язык Маяковский, имажинисты, конструктивисты и прочие 'принципиальные новаторы, даже молодые пояты-аммграиты писали традиционными раз¬мерами, используя «а новых форм только метры, введенные их куми¬ром — трагически погибшим в 1021 году Н. Гумилевым. Особняком стоя¬ла М. Цветаева -с ее усложненным синтаксисом и звуковыми экспе¬риментами. И это, наряду с чуждой русскому зарубежью пиливи дуально личноегпоп тематикой, трудным характером, а также особым политический положением вследствие работы Мужа в «Со кие воз враще¬ния на родину» и его свяли с советской разведкой, делало ее су¬ществование в литературной среде все более и более' невыносимым.
Тематика стихов русских зарубежных поэтов может показаться узкой. Конечно, очень много стихов о России, ее прошлом ц настоящем, о щеке по родине, по русской природе, обычаям. Не меньше стихов о безрадостной жизни вш чужбине {для большинства она «ало отличалась от ионии социальных низов Берлина, Парижа. Шанхая или Нью-Йорка), об одиночестве, о бевбытничестяе, отчаянии, бевумье. В стих их рва¬ных поэтов может попасться одни н тот же навязчивый*, бредовы!) образ, например, белой лишили. Это уже ив апокалипсически» «конь блед». вестник смерти, прошедший стихам снмгнишеюи, ц т-'6wti.il) ком, —v. 1НМВМЛ н'лои гвардии, и белая, побыли - анаи .бедном, нищей эмигрант-
_ . осам, поэтам старшего поколении, 1мг утраюшинм .
*1 i - лившим и ион »илм дув И, Ие раз при полилось

("шйрв! и.in тг

СТЕРЕО С40 30835 008
оказались, можно было бы ожидать обилия политических, граждан, стихов (на что, кстати, рассчитывали некоторые политики и 1 циозные журналисты). Между тем поэзия русского зарубежья, ajeai
' мо от демократических, монархических или иных убеждений ее гво по преимуществу, поэзия глубоко личная, интимная. По виблюден*. критиков (а наиболее известные на них — Г. Адамович, 10. Тераяиаиг Ю. Иваси, Г. Струве), ■лица необщее выраженье» русская зарубежная муза приобрела благодаря таким чертам. Как приглушении- гь тип аптидекларативность, стремление высказать «свое главно*; - нрогГО- я п -но, тревога за судьбу человека в корыстном, технизированном, ноз ком, скоростном мире, мечта о возможном братском отношении, о мило сердил, о любви, о поиске утраченного или нового Бога... В грустной тишине еще слышнее был «сердца непонятный стук» (Н. OujeJ, без семьи народной еще тяжелея был разрыв родственных, дружеских т любовных уз, «гордый опыт бездомности» (Л. Червннскал).
Это не значит, конечно, что русские зарубежные поэты был» п стороне от политической жизни России и Европы. И. Ел ахни, например, вторя» Мандельштаму («За гремучую доблесть грядущих веков...*), писал о том. что человек стал жертвой преступных социальных идей (<Зн-.но. нё убьет меня злодей...»). И. Чиннов в стихотворении «О Воркуте. 6 Венг¬рии -| — о чем?)...», как бы отвечал на недоуменный вопрос, решительно сравнил по бесчеловечности преступления фашизма, сталинизма и аме¬риканской военщины. А II. Берберова, ие обольщенная недолгой ИТ не¬надежной хрущевской «оттепелью», писала соблазненным на родину:
. «А 'Вы продолжайте бодрым маршем* шагать повзводно, козы пня стар¬шим» (в стихотворении «Я остаюсь»).
Рождение поэта — чудо. Рождение поэта на чужбине —■ чудо вдвойне. Как жизнь без воздуха и пищи. Самый крупный поэт «русского Ки¬тая >-А. Несмелое сравнил свою колонию с затонувшим судном. Но новый'
л поэт не,[только возник и выжил, но н отстоял свою творческую неза- ■ висим ость. Отвергая приписывавшуюся ему участь подражателя совет¬ской: поэзии 1920-х годов, он писал:
Образ рабский, низколобый Отрыгнет поэт, отринет, Несгибаемые души Не снижают свой полет. Но поэтом быть попробуй В затонувшей субмарине. Где печать свою удушье На уста тебе, кладет.
Поэты диаспоры за много десятков лет могли культурно ассимили¬роваться, перейдя на иной язык, подобно В. Набокову (в прозе) или В. Перелешину, и служить другому. пароду. Однако в целом русская зарубежная поэзия не только выжила, но и возвращается, на .родину, обогащенная опытом зарубежной поэзии. Так, Г. Иваном, В. Смоленский и
Б. Поплавский явно испытали влияние немецкого экспрессионизма, а И. Елагин — американской поэзии. возможно, кое-что из поэзии рус¬ского зарубежья доходило до советских поэтов и раньше. .Во всяком случае в советской послевоенном поэзии можно услышать тихую, че¬ловечную, милосердную интонацию в исповедально-искренних стихах поздних Заболоцкого и Пастернака, в стихах В. Соколова, Е. Вино¬курова и А. Кушнера. Но подлинный синтез, слияние всех течений русской поэзии XX века еще впереди, когда до читателей и поэтов дойдут все лучшие образцы как потаенной советской, так и русской зарубежной лирики.
«Последний поэт России»,каким он считал себя. Георгий Иванов писал в «Дневника»: «Вернуться в Россию стихами.», т. е. — хотя бы стихами. Та же мечта в другом стихотворении. «Я вернусь –отраженьем — в Потерянном мире». Сейчас уже многие русские зарубежные поэты вернулись к нам не знающем границ отраженьем поэтического неба. И пусть, в их стихах немало трагизма горечи, отчаянья, убийственной самоиронии, а, иногда даже в беспощадной отповеди доб¬ровольному изгнанничеству (несмотря на «письма от мертвых друзей» из России и страшные слухи, расползающиеся адовыми кругами). Поэзию обогащают любые истинные чувства. Как писал Игорь Чиннов.